Органы госбезопасности в партизанском движении на территории БССР в годы Великой Отечественной войны

Организация контрразведки на оккупированной территории Белоруссии не сразу была налажена на должном уровне. Как уже указывалось выше, низкие результаты работы в начальный период войны стали следствием недостатка квалифицированных специалистов, ослабления агентурного аппарата, отсутствия достаточной информации о системе и дислокации спецслужб противника, центрах подготовки разведчиков, диверсантов и террористов и др. Указанные факторы не позволили развернуть активное выявление агентов противника, проникновение в его структуры и т. д. В 1942 году ситуация начала исправляться, и уже в 1943 году контрразведывательная работа была выстроена на должном уровне и приносила значимые результаты.

Вместе с тем, командование партизанских формирований порой создавало трудности в работе контрразведчиков либо вовсе противодействовало их деятельности. Например, уполномоченный особого отдела 35 партизанского отряда на совещании уполномоченных особого отдела НКВД Белыничского района Могилевской области 7 декабря 1943 г. указывал: «Лично в своей работе я встретился с фактом ненормальных отношения с командованием отряда. Зачастую мои сигналы остаются без внимания, командование смотрит на меня как на лишнего человека в отряде, считая меня «шпионом». Это мешает мне нормально работать и дискредитирует в глазах бойцов и командиров отряда»[755].

В ряде случаев в партизанских соединениях происходило грубое вмешательство руководства отрядов в работу особых отделов и их уполномоченных, что негативно сказывалось на контрразведывательной работе. Например, начальник особого отдела партизанской бригады им. Сталина Парфенюк в докладной записке на имя уполномоченного ЦК КП(б)Б и штаба партизанского движения по Ивенецкому межрайцентру полковника Дубова от 20 октября 1943 г. сообщал: «Несмотря на личные указания генерал-майора тов. Платона и подполковника тов. Донского командиру бригады и командирам отрядов в том, чтобы не вмешиваться в оперативную работу ОО, однако подобные факты продолжают иметь место в бригаде им. Сталина, а именно командир отряда «Большевик» капитан т. Макеев на требование уполномоченного ОО тов. Бурко и на мое личное требование расстрелять бывшего полицейского, агента гестапо Ожича, перебежавшего к польским легионам, а во время первой блокады приставшего опять к отрядам, не расстрелял. Ожич, впоследствии, из отряда бежал… 26–27 сентября 1943 г. уполномоченный тов. Бурко и я требования от Макея санкции на арест партизана Липницкого, который прийдя в отряд добровольно перебежал к полякам, в период первой блокады попал в плен к немца после блокады вернулся в отряд, и у меня нет сомнений, что Липницкий является если не немецким, то польским шпионом. Макеев не дал согласия на расстрел двух немецких солдат, с их слов поляков. Взял их с собой на операцию 24.09.1943 года и по дороге в Койдановский район эти солдаты убежали и унесли винтовки, боеприпасы и тол, который им было поручено нести»[756].

Вместе с тем, порой имели место факты обвинения в агентурной деятельности и расстрела людей без достаточной доказательной базы. Не всегда оценка действий коллаборационистов была объективной, следствие проводилось недостаточно тщательно и всесторонне, обвинения в шпионаже или измене Родине строились на основе субъективного мнения нескольких свидетелей, не подтверждались, порой, ни одним фактом[757].

В условиях мирного времени трудно судить о мотивах, побудивших людей к тем или иным действиям в военных условиях. Страх за свою жизнь либо жизни близких людей толкал на поступки, которые по законам военного времени жестоко карались[758].

Так, Головатенко К. Н. в 1942 году, находясь в рядах Красной армии, сдался в плен немцам, где «по предложению немецкого командования вступил добровольно в так называемый Мозырский казачий отряд. Будучи в этом отряде, принимал участие в операциях против партизан в Житковичском районе». Затем, по предложению подполковника Пешкова, находившегося в том же добровольческом отряде, Головатенко 29 декабря 1942 г. перешел в партизанский отряд, где провел больше года и, вероятно, неплохо себя проявил, так как никаких нареканий не имел. Далее в постановлении о признании его виновным в измене Родине указывается, что «11 марта 1944 г. во время окружения немцами отрядов 125-й бригады в д. Сосновка Головатенко вместо того, чтобы вместе с бойцами своего отряда принять участие в выходе из окружения, бросил винтовку и добровольно сдался немцам в плен, где дал сведения, интересующие немцев о партизанах». 28 марта ему удалось вновь вернуться в партизанский отряд, а 4 апреля «за измену дважды Родине» он был приговорен к расстрелу[759]. При принятии такого решения не было принято во внимание то, что Головатенко не признал вины, объясняя свое поведение растерянностью[760]. Также не была учтена его длительная служба в партизанском отряде[761].