Органы госбезопасности в партизанском движении на территории БССР в годы Великой Отечественной войны

Кроме того, в большинстве своем, они были гражданскими людьми, не дававшими присягу воевать с оккупантами. Безусловно, они, фактически, предали свою Родину и в последующем были за это привлечены к ответственности в соответствии с законодательством изучаемого периода. Однако, представляется, что военнопленные, идя на сотрудничество с противником, совершали более тяжкое преступление.

Если рассматривать предательство с точки зрения права изучаемого периода, то, в соответствии с Конституцией СССР 1936 г.[230] (ст. 133) и Конституцией БССР 1937 г.[231] (ст. 108) защита Отечества являлась священным долгом каждого гражданина. Вместе с тем, под изменой Родине, в первую очередь, понималось нарушение присяги. При этом переход на сторону врага, нанесение ущерба военной мощи государства, шпионаж также приравнивались к самым тяжким преступлениям и карались по всей строгости закона. Таким образом, ответственность за такие деяния наступала независимо от того, совершил их гражданский человек или же человек «при погонах», но у последней категории лиц (военных) присутствовал такой квалифицирующий признак (отягощающий ответственность), как совершение преступления лицом, принявшим присягу.

В этих обстоятельствах некоторые военнопленные переходили на службу к оккупантам в стремлении любым путем сохранить жизнь, так как нацистами были созданы нечеловеческие условия их существования. В лагерях люди умирали от истощения, холода, болезней, последствий изнурительного труда[232]. Только во время их транспортировки гибло до 70 % военнопленных[233].

Почти в каждом лагере количество пленных в несколько раз превышало запланированное. Так, лагерь в г. Бобруйске был рассчитан на три тысячи человек, однако уже в августе 1941 г. в нем содержались 17 тыс., а к ноябрю – более 30 тыс. человек. В сентябре 1941 г. до 20 тыс. военнопленных находились на улице, под открытым небом[234]. Так, в Барановичском лагере «…большая часть военнопленных находилась на улице. Наступила зима, костер разводить запрещалось. В бараках не было пола и печей. И на улице, и в бараках 35-градусный мороз. … Кто пытался выжить, двигался сколько было сил, ослабев от голода, люди ложились на землю, чтобы больше никогда не проснуться»[235]. В одном из лагерей под Минском, согласно сообщению министериального советника Дорша А. Розенбергу, «…пленные, которых набито в тесное пространство как сельдей в бочке, едва могут шевелиться и вынуждены справлять нужду где стоят. …от 6 до 8 дней находятся без пищи в состоянии животной апатии, вызванной голодом… у них одно стремление – достать что-либо съедобное…»[236].

Антисанитарные условия в лагерях приводили к эпидемиям тифа, дизентерии, педикулезу, гнилые продукты, непищевые примеси (древесные опилки и пр.) – к проблемам с пищеварением, страшный голод – к людоедству[237].

Бывший узник лагеря около д. Масюковщина под Минском так характеризовал обстановку в нем: «Помещения, в которых мы были размещены, представляли собой два полуразрушенных сарая, именуемых немцами бараками № 21 и 22. Через отверстия вверху сараев врывался страшный холод. Они же служили источником дневного света. …не было отопления, отсутствовал также настил, пол был земляной. …жуткая грязь, вонь и темнота. Невероятный холод сковывал истощенных и измученных людей… Людей, не мытых в течение нескольких месяцев, заедали вши. Вода отсутствовала. Люди собирали смешанный с грязью снег и утоляли жажду. Питание состояло из суточной выдачи хлеба 80–100 г, содержащего 50 % древесных опилок, и двух кружек перлового супа, сваренного с гнилой промерзшей картошкой (редькой, брюквой). В течение двух недель те, кто вначале еще мог передвигать ноги, совершенно обессилили. Смертность от голода, холода и побоев достигала необычайных размеров. Каждое утро из сараев выносили 100–150 трупов, которые сваливали в общую кучу. Нижний слой трупов за ночь вмерзал в грязь, и при уборке и вывозке их в яму приходилось раздирать трупы на части»[238].

Помимо невыносимых условий содержания, повсеместно проводились массовые расстрелы, травля собаками, людей избивали, мучили, вешали, сжигали, живыми закапывали в землю, для их уничтожения применялись т. н. «душегубки»[239].

Кроме того, шло постоянное пропагандистское давление и соответствующая идеологическая обработка военнопленных, направленная на то, чтобы люди переходили на службу к немцам.

В частности, в отчете окружного коменданта лагерей военнопленных о положении советских военнопленных в тыловом районе группы армий «Центр» от 31 марта 1942 г. отмечалось, что, «…военнопленным было разъяснено об угрожающем для них положении со стороны НКВД, в случае поимки их Красной Армией, а также с помощью пропагандистских материалов, газет и др. распространены опровергающие слухи о решающих успехах Советской Армии»[240].