Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)

Разбираясь с произошедшим, сотрудники ОГПУ вышли еще на одну группу (во главе с неким Рафальским), которая готовила захват транспортного самолета «Юнкерс» либо судна «Ермак»[1278]. Это дело также не стало предметом специального рассмотрения для выработки упреждающих мер, особенно необходимых для морских и авиационных частей, дислоцированных в приграничных районах.

Между тем внутриполитическая обстановка в СССР обострилась вследствие усиления давления на крестьян и новой вспышки внутрипартийной борьбы. Указанные факторы легли в основу решения командира одного из авиаотрядов Белорусского военного округа К. Клима перелететь в Польшу. 7 февраля 1927 г. в ходе учебного полета на самолете «Ансальто» он пересек границу и приземлился на аэродроме польской армии. В отличие от своего борт-техника Тимощука, сразу же потребовавшего возвратить его в СССР, К. Клим заявил, что улетел сознательно, по идеологическим соображениям. Он был допрошен сотрудниками польской разведки, и те смогли убедиться, насколько важный секретоноситель находится в их руках. Мало того, что К. Клим выдал всю известную ему информацию по ВВС СССР, он также рассказал и о тайном советско-германском военном сотрудничестве в вопросах авиации и, в частности, о функционировании в г. Липецке немецкого авиацентра под прикрытием 4-го авиационного отряда 38-й авиаэскадрильи ВВС РККА[1279].

Упустить шанс дискредитации СССР как пособника возрождения боевой мощи Германии поляки не могли. И вот 12 февраля газета «Варшавский курьер» написала о самом факте бегства командира советского авиаотряда и о сведениях, которые он раскрыл[1280].

Еще до указанной публикации, 10 февраля 1927 г., вопрос о перелете К. Клима в Польшу был рассмотрен на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Докладчиком являлся председатель РВС СССР и нарком по военным и морским делам К. Ворошилов[1281]. К сожалению, решение Политбюро еще не рассекречено, и мы не можем точно сказать, что в нем содержалось. Однако, как и в приведенных выше случаях, по линии ОГПУ выводов после данного инцидента сделано не было, а количество фактов бегства военнослужащих за границу начало резко возрастать с конца 1920-х годов.

Нет смысла подробно говорить о младших командирах и рядовых солдатах и матросах, хотя и они обладали некоторой интересной для иностранных спецслужб информацией. К примеру, в мае 1928 г. особым отделом 16-й стрелковой дивизии был арестован командир взвода И. Мельдер. Поводом к аресту послужили его антисоветские высказывания. А вот в ходе обыска кроме подготовленных им листовок с призывами бороться против власти большевиков нашли тетрадь с фамилиями всех командиров полка и указанием должностного положения, схему расположения 48-го полка с описанием штата военного времени, план действий 1-го стрелкового корпуса в случае военного столкновения с Латвией, дислокацию некоторых частей ЛВО, СибВО, обзор политико-морального состояния комполитсостава и красноармейцев 48-го полка. При проверке оказалось, что Мельдер специально занимался сбором секретной информации, используя доя этого любую возможность. Более того, подследственный сообщил, что намеревался бежать в Латвию и задержка ухода его за кордон была вызвана лишь намерением дополнительно к добытой информации выкрасть мобилизационный план 1-го стрелкового корпуса[1282].

Безусловно, что больше вреда могли причинить командиры рангом повыше, как, например, заместитель командира полка 13-й кавалерийской дивизии Е. Фуга. Он нелегально перебрался на польскую сторону в мае 1928 г. По данным закордонных агентов ГПУ УССР, Е. Фуга был обстоятельно допрошен во Львове, а затем и в Варшаве, во 2-м отделе польского генштаба, где дал польской разведке много важных сведений, за что получил хорошее вознаграждение и обещание помочь при отъезде в Америку[1283].

Некоторое время спустя сбежал в Польшу летчик Р. Пржевлоцкий. У чекистов имелась информация о подготовке к уходу за границу и некоторых других авиаторов[1284].

Нельзя сомневаться в том, что руководство Особого отдела ОГПУ информировало военное ведомство о наметившейся тенденции и, вероятно, надеялось на соответствующую реакцию, в том числе и в виде определенных решений совещания политработников ВВС РККА, проходившего в Москве в июне 1928 г. Однако вывод из доклада начальника ВВС и члена РВС СССР П. Баранова, не сообщившего собравшимся о фактах бегства из авиачастей за границу отдельных военнослужащих, был сделан следующий: «Вполне здоровое и удовлетворительное политико-моральное состояние всего личного состава частей ВВС, правильное понимание международного положения СССР и опасности войны и полное (подчеркнуто автором. — A. З.) одобрение политики Советской власти»[1285].