Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней

Такая атмосфера очень благоприятна для издателей книг и гравюр; кроме того, она быстро возбуждает своего рода артистический аппетит. Мода на коллекционирование произведений искусства быстро выходит за рамки узкого круга меценатов, аристократов и придворных. Королевская коллекция во Франции, которую при Людовике XV предполагали открыть для всех желающих, стала образцом для всевозрастающего числа богатых эстетов. В Лондоне их последователи исповедуют двойную страсть — к искусству и «прекрасному полу». Общество «Дилетанти», которое поначалу было всего лишь компанией сотрапезников, быстро становится процветающим клубом, который выделяет субсидии начинающим художникам и коллекционирует произведения античного искусства. Хотя далеко не все «знатоки» причисляют себя к либертенам, многие весьма ценят эротизм. Таковы граф Сэндвич, Фредерик, принц Уэльский, принц-регент во времена Наполеона I. «Тур по Европе» молодых аристократов включал в себя как ознакомление с достопримечательностями и памятниками искусства, так и сексуальное образование. Его особенно часто получали в ласковых южных странах. Матери нередко с ужасом наблюдали, как их сын становился неотступным воздыхателем какой-нибудь роковой итальянской красавицы, как например, Гораций Уолпол, увлеченный с 1739 по 1741 год Элизабет Капони во Флоренции. Обучение «мужественности» окрашено в чувственные тона. Так формируется будущий вкус любителей обнаженной женской натуры, вещиц с фаллической символикой, сладострастных сцен в греческой и римской литературе. В 1751 году Хогарт изобразил сэра Фрэнсиса Дэшвуда, барона Диспенсера, одного из основателей клуба «Дилетанти», в виде священника, но созерцающего не фигуру Христа, а статуэтку абсолютно обнаженной женщины. Здесь был намек на сочетание у сэра Фрэнсиса плотского вожделения с желанием и страстью коллекционера. В 1786 году другой член клуба, Ричард Пейн Найт, издал и распространил «Доклад о пережитках культа Приапа» с провокационным изображением на фронтисписе. Люди благонамеренные задохнулись от возмущения, читая иронические описания того, какое наслаждение дает служба священника, или рассуждения о том, что крест — это символ половых органов. Культ Приапа, к которому примкнул и католик Чарльз Таунли, говорит о том, что в конце XVIII века неожиданным образом отозвалась древняя аристократическая культура мужчины-самца. Не следует также забывать, что новый культ был созвучен моде на выяснение истоков мифов и верований^[299].

Скандал вокруг культа Приапа, появление людей, возводящих свою чувственность в ранг религии, свидетельствуют о том, что культура желания возвращалась. Лоно не скрывалось больше от тех, кто хотел его увидеть. Женская грудь и обнаженное тело обрели право гражданства. Возникает ощущение, что по всей Европе привилегированное меньшинство перестало различать изображение тела и само тело. Коллекция древних статуй в прихожей становилась прелюдией к эротическим забавам. Так называемые развратники, или либертены, соединили субъект и объект. Они наслаждаются «порнографической» картиной или книжкой и не желают ограничивать свои удовольствия какими бы то ни было правилами и нормами, в то время как горожане ратуют за умеренность в страстях. Философы, писатели, преуспевающие жители больших городов стремятся к сублимированному удовлетворению желаний, пусть и с некоторым налетом эротики, но без риска. Так рождается новый тип наслаждения — созерцание предмета искусства. Оно доставляет радость взгляду, вызывает мысли о прекрасном, оно — удовольствие в чистом виде.

Глава 5 ПОД ВИКТОРИАНСКИМИ ПОКРОВАМИ (1800–1960)

Если попытаться выразить одним словом культуру Англии и Франции периода триумфального шествия буржуазных ценностей, то таким словом будет «викторианская». Это понятие не ограничивается жесткими временными рамками правления королевы Виктории (1837–1901), но определяет в более широком смысле такое состояние умов в Англии и во Франции, когда ограничительные правила и нормы приняли совершенно особое значение. Именно поэтому я решил расширить границы феномена до 1800–1960-х годов.

Несомненно, Англия и Франция обладают своими специфическими чертами и своим ритмом развития. Средний класс коммерсантов и промышленников в Англии гораздо раньше, чем во Франции, начинает диктовать обществу свои законы. Во Франции были революции 1830 и 1848 года, Парижская Коммуна, и все эти события затрудняли последовательное развитие общества. Однако культурные корни двух стран, двух колониальных держав-соперниц на мировой сцене, постоянно переплетались. Несмотря на все оттенки, а также национальные варианты одних и тех же культурных процессов, которым я не могу уделить здесь должного внимания, в Англии и во Франции установился и утвердился единый викторианский взгляд на существование человека в мире.