Ориэлла

Не просто было разглядеть на фоне ярко-золотых драконьих чешуек голубоватое мерцание, но оно, без сомнения, присутствовало. Кто-то вывел дракона за пределы времени, воспользовавшись тем же заклинанием, которому когда-то научил Ориэллу Финбарр. Любопытство Волшебного Народа пересилило страх, и девушка подкралась ближе к дремлющему чудовищу.

Даже зная, что дракон беспомощен, трудно было не испугаться. Он был огромен — настолько, что мог без труда занять весь Главный Зал Академии, — но и прекрасен тоже. Солнце оттеняло изящные линии его причудливого тела. Дракон лежал свернувшись, как спящая кошка, прикрывая грозную пасть гибким заостренным хвостом и раскинув гигантские крылья, будто охранял сокровище. О, эти крылья! Ориэлла не могла оторвать от них глаз. Они были перепончатыми, как крылья летучей мыши, но между золотыми «костями» простиралась хрупкая, полупрозрачная мембрана, усыпанная тускло поблескивающими чешуйками на серебряной сетке жилок, похожих на тончайшую проволоку, украшавшую эфес Коронаха. Волшебница вспомнила, как Язур и Теллас говорили о том, что драконы питались солнечной энергией, вбирая ее прямо через крылья. Похоже, так оно и есть.

— Ну, и что дальше? — Голос Ориэллы прозвучал кощунственно громко в глубоком покое комнаты. Девушка все больше склонялась к убеждению, что ее привели сюда не просто так, а с определенной целью: совершить самый рискованный поступок в ее жизни. Она оказалась здесь не случайно, но что за этим стоит — вот в чем вопрос. Во благо ее доставили сюда или во зло? И все же чем больше она смотрела на величественного дракона, тем сильнее ее охватывала неожиданная симпатия. «Бедное создание, — подумала волшебница. — Сколько же ты уже лежишь вот так? Ну ладно, надеюсь только, что ты не забудешь о благодарности». Отойдя на расстояние, которое с натяжкой можно было назвать безопасным, Ориэлла вытащила из-за пояса жезл и начала снимать заклинание.

Пока она этим занималась, ее охватила необъяснимая уверенность, что поступает абсолютно правильно, но когда волшебница закончила, уверенность эта моментально куда-то испарилась, и девушка почувствовала слабость в коленях. Дракон поднял голову.

Неподвижный взгляд огромных фасеточных глаз, в глубине которых дремал огонь, приковал ее к месту. Дракон распахнул пасть, продемонстрировав зубы, похожие на два ряда остро отточенных мечей — и страх Ориэллы сменился наслаждением, ибо комната, казалось, ожила, наполнившись музыкой. Вихри чистых, изменчивых цветов бежали по стенам и потолку. Воздух мерцал и вспыхивал дрожащими мостиками радуг. Радужные блики танцевали и кружились под музыку, такую чистую, такую безупречную, что волшебница позабыла о всякой опасности. Плавный, мелодичный и одновременно исполненный внутренней несгибаемой силы текучий каскад нот был тверд и глубок. Ориэлла стояла, растерявшись от изумления, но ее магические силы работали, исследуя, запоминая, подбирая эквиваленты, и через какое-то время в захватывающей симфонии света и звуков начал проявляться смысл. Это был язык Драконьего Народа!

— Я спросил, кто будит меня? — В плавных нотах слышался оттенок раздражения и вместе с тем — бездонная тоска. — Если ты Единственный, который наконец пришел, почему ты не отвечаешь?

После чарующей музыки дракона собственный голос показался Ориэлле глухим и слабым.

— Не знаю, — призналась она. — Я ли это? Дракон, казалось, без труда понимал ее. От его смеха по комнате пробежали пляшущие зайчики, а маленькие радуги завертелись и расцвели еще ярче.

— По крайней мере у тебя есть мужество и честность! Если ты выдержала первое испытание, распахнув входную дверь, значит, уже есть надежда.

— Это я открыла дверь?

— Наверное! — фыркнул дракон. — Этот храм был запечатан многие века, с тех самых пор, как Драконий Народ покинул Диаммару. Наши мудрецы решили, что раз мы уходим в скорби, то скорбь и будет ключом Единственного, которым он отомкнет древнюю мудрость. Лишь твои слезы могли отпереть дверь. Чародей. — Дракон склонил свою огромную голову и искоса посмотрел на волшебницу. — Я правильно понял, это были твои слезы?

Девушка была поражена.

— Ну конечно. Я горевала о том, кто был дорог мне и умер.

— Горе, да? Весьма подходяще, — ответствовал дракон таким самодовольным тоном, что у Ориэллы непроизвольно сжались кулаки.

— Рада, что угодила, — огрызнулась она. — Но лично я не считаю достойным пользоваться чужими страданиями.

— Кто ты такая, чтобы сомневаться в мудрости Драконьего Народа?

От рева дракона едва не лопнули перепонки. Радостные цветные зайчики взорвались зазубренными раскатами ослепительных белых молний, но волшебница не дрогнула и гневно уставилась на гиганта, до того выведенная из себя его задиристой надменностью, что даже позабыла испугаться.