Ориентализм

Одним из характерно американских вкладов в имперский дискурс стал специализированный жаргон политических экспертов. Вам не нужен арабский, персидский или даже французский, чтобы рассуждать о том, что эффект домино демократии – это именно то, что нужно арабскому миру. Воинственные и абсолютно невежественные эксперты по политике, чей мировой опыт ограничивает шоссе вокруг Вашингтона, выпускают книги о «терроризме» и либерализме, или об исламском фундаментализме и американской внешней политике, или о конце истории[1098], и всё это борется за внимание и влияние вне понятий правды, размышления, настоящего знания. Тут важно, насколько эффективно и изобретательно это звучит и кто может на это согласиться. Худшая черта этих стереотипирующих материалов заключается в том, что человеческое страдание во всей его полноте и болезненности исчезает. Память, а вместе с ней и историческое прошлое стираются, как в распространенной пренебрежительно-презрительной американской фразе: «Ты – история».

Спустя двадцать пять лет после выхода в свет «Ориентализм» вновь поднимает вопрос о том, есть ли конец у современного империализма или он так и продолжается на Востоке со времен вторжения Наполеона в Египет двести лет назад. Арабам и мусульманам говорили, что изучение жертв и размышления о разграблении империи – это единственные способы избежать ответственности в настоящем. Вы потерпели неудачу, вы ошиблись, говорит современный ориенталист. То, что жертвы империи плачут, в то время как их страна катится к чертям собачьим, это, конечно, также и вклад в литературу В. С. Найпола[1099]. Что же это за поверхностный расчет имперского посягательства, как он упрощает те огромные изменения, который империя привносит в жизни «угнетенных народов» поколение за поколением, как он не хочет замечать ту вереницу долгих лет, на протяжении которых империя продолжает прокладывать свой путь по жизням, скажем, палестинцев, конголезцев, алжирцев или иракцев? Мы справедливо полагаем, что Холокост навсегда изменил сознание нашего времени: почему мы не признаем того же эпистемологического изменения в том, что сделал империализм и что продолжает делать ориентализм? Подумайте о той линии, которая начинается с Наполеона, продолжается с ростом исследований Востока и захватом Северной Африки и точно так же продолжается во Вьетнаме, Египте, Палестине на протяжении всего двадцатого века в борьбе за нефть и стратегический контроль над Персидским заливом, Ираком, Сирией, Палестиной и Афганистаном. Затем подумайте о подъеме антиколониального национализма в короткий период либеральной независимости, эпохи военных переворотов, мятежей, гражданской войны, религиозного фанатизма, иррациональной борьбы и бескомпромиссной жестокости против последних групп «местных жителей». Каждая из этих фаз и эпох порождает свое собственное искаженное знание о другом, у каждой – свои собственные упрощенные образы, своя собственная спорная аргументация.

Моя мысль в «Ориентализме» – использовать гуманистическую критику, чтобы вскрыть эти поля борьбы, представить более длинную цепь размышлений и анализа на замену коротким вспышкам полемической ярости, препятствующим всякой мысли и ограничивающим нас ярлыками и враждебными спорами, цель которых – воинствующая коллективная идентичность, а не понимание и интеллектуальный обмен. Я назвал то, что делаю, «гуманизмом» – словом, которое я упорно продолжаю использовать, несмотря на пренебрежительное к нему отношение со стороны искушенных постмодернистских критиков. Под гуманизмом я имею в виду, прежде всего, попытку разорвать блейковские «оковы разума»[1100], чтобы иметь возможность использовать свой разум исторически и рационально для глубокого понимания и подлинной открытости. Более того, гуманизм поддерживает чувство общности с другими интерпретаторами, другими обществами и периодами: строго говоря, поэтому не существует такого понятия, как отдельно стоящий гуманист.

Это означает, что каждая область связана со всеми другими и что ничто из того, что происходит в нашем мире, никогда не было изолированным и свободным от внешнего влияния. Удручает то, что чем больше критическое изучение культуры демонстрирует нам, что это именно так, тем менее влиятельной эта точка зрения, по-видимому, становится, а такие территориальные упрощенные противопоставления, как «Ислам против Запада» – напротив, всё более.