Ориентализм

Это одна из сторон глобальной дискуссии. В арабских и мусульманских странах ситуация едва ли лучше. Как утверждает Рула Халаф[1104] в своем превосходном эссе, напечатанном в Financial Times 4 сентября 2002 года, на этих территориях всё чаще можно наблюдать склонность к необременительному антиамериканизму, что демонстрирует слабое понимание того, что на самом деле представляют собой США как общество. Поскольку в общем правительства мало чем могут повлиять на политику США по отношению к ним, они направляют свою энергию на подавление и угнетение собственного населения, что приводит к возмущению, проявлениям гнева и беспомощным проклятиям, которые никак не помогают сделать более открытым общество, где секулярные идеи о человеческой истории и развитии были повержены провалами и разочарованиями, а также исламизмом, построенным на заучивании, уничтожении других, конкурирующих, форм секулярного знания и неспособности анализировать и обмениваться идеями в довольно противоречивом пространстве современного дискурса. Постепенное исчезновение выдающейся традиции исламского иджтихада[1105] стало одной из главных культурных катастроф нашего времени, в результате которой критическое мышление и индивидуальная борьба с проблемами современного мира просто исчезли из поля зрения. Вместо этого правят ортодоксия и догма.

Это не означает, что сфера культуры просто-напросто регрессировала, с одной стороны, к воинственному неоориентализму, а с другой – к тотальному нигилизму. Недавний Всемирный саммит Организации Объединенных Наций в Йоханнесбурге, несмотря на все свои ограничения, смог выявить обширную область общей глобальной озабоченности, детальная проработка которой по вопросам, связанным с окружающей средой, голодом, разрывом между развитыми и развивающимися странами, здравоохранением и правами человека, свидетельствует о долгожданном появлении нового коллективного сообщества, которое придает часто довольно поверхностному понятию «единый мир» новую актуальность. Однако при всем этом мы должны признать, что, возможно, никто не знает о чрезвычайно сложном единстве нашего глобализованного мира, несмотря на реальность того, что, как я уже говорил в самом начале, в мире существует реальная взаимозависимость частей, которая не оставляет возможности для изоляции во всей полноте этого слова.

Мысль, на которой мне хотелось бы закончить, – настойчивое утверждение того, что ужасные упрощающие конфликты, которые загоняют людей в прокрустово ложе псевдокатегорий типа «Америка», «Запад» или «Ислам» и изобретают коллективные идентичности для большого числа людей, которые на самом деле друг от друга сильно отличаются, не должны оставаться такими же действенными, как сейчас, им необходимо противопоставление, чтобы их неотвратимое влияние и возможность мобилизовать силы были ослаблены. В нашем распоряжении всё еще есть навыки рациональной интерпретации, которые являются наследием гуманитарного образования, это не как сентиментальная почтительность, побуждающая нас вернуться к традиционным ценностям или классике, а активная практика секулярного рационального дискурса. Секулярный мир – это мир истории, созданный людьми. Человеческая деятельность подлежит исследованию и анализу, и чтобы ее понять, нужно ее постигать, критиковать, влиять на нее и ее оценивать. И кроме того, критическая мысль не подчиняется государственной власти или приказам вступать в ряды, идущие против того или иного утвержденного врага. Вместо искусственного столкновения цивилизаций нам нужно сосредоточиться на медленной совместной работе культур, которые пересекаются, заимствуют друг у друга и живут вместе гораздо интереснее, чем при сокращенном или неаутентичном модусе понимания. Но для обретения такого – более широкого – восприятия нам нужно время, терпеливое и скептическое исследование, подкрепленное верой в множественные возможности интерпретации, которую так трудно поддерживать в мире, требующем мгновенных действий и реакций.

Гуманизм основывается на человеческой индивидуальности и субъективной интуиции, а не на воспринятых от кого-то идеях и устоявшихся авторитетах. Тексты должны читаться как тексты, которые были созданы и продолжают жить в сфере исторического во всех вариантах того, что я называю светским. Но это ни в коем случае не исключает власть, поскольку, напротив, то, что я пытался показать в своей книге, было примером того, что власть внедряется даже в самые далекие от практики исследования.