Ориентализм

Мне хотелось бы начать с того аспекта восприятия моей работы, о котором я сожалею больше всего и который сейчас (в 1994 году) труднее всего преодолеть. Книгу объявили – ошибочно и слишком громогласно – антизападной: так ее характеризовали как враждебно настроенные, так и дружественные комментаторы. У подобного восприятия есть две составляющие, иногда приводимые вместе, иногда – раздельно. Первая из них – приписываемое мне утверждение, будто феномен ориентализма – это синекдоха, или миниатюрный знак всего Запада, который следует воспринимать как репрезентацию Запада в целом. Поскольку это так, соответственно весь Запад является врагом арабов и ислама или, по той же причине, Ирана, Китая, Индии и многих других неевропейских народов, пострадавших от колониализма и западных предрассудков. Вторая часть утверждений, приписываемых мне, не менее поучительна: хищный Запад и ориентализм ущемляют ислам и арабов. (Заметьте, что термины «Запад» и «ориентализм» растворились друг в друге.) И раз это так, само существование ориентализма и ориенталистов используется для защиты прямо противоположной позиции, а именно той, что ислам совершенен, что это единственный путь (al hal al-wahid) и так далее и тому подобное. Оказывается, что критиковать ориентализм, как я сделал это в своей книге, означает выступать поборником исламизма и мусульманского фундаментализма.

Трудно понять, что делать с подобными карикатурными мутациями книги, которая с точки зрения автора и всей его аргументации является открыто антиэссенциалистской, скептичной в отношении любых категорий типа «Восток» или «Запад» и предельно осторожной – не «защищать» Восток и ислам и не обсуждать их. Тем не менее «Ориентализм» действительно был воспринят в арабском мире как пример последовательной защиты ислама и арабов, несмотря на все мои явные заявления о том, что у меня не было ни намерения, ни возможности показывать, какими же Восток и ислам являются в действительности. На самом деле уже в самом начале книги я пошел куда дальше: я заявил, что слова «Восток» и «Запад» не перекликаются ни с какой устойчивой реальностью, которая существует как естественная данность; более того, что все подобные географические обозначения – это странная комбинация эмпирического и воображаемого. Само понятие Востока, которое используют в Британии, Франции и Америке, по большому счету исходит из побуждения не только нечто описывать, но также и из стремления господствовать и защищаться. Это хорошо заметно, когда я писал о том, что ислам был особенно опасным воплощением Востока.

Главная мысль этих рассуждений – то, что, как показал Вико, история делается людьми. И если борьба за контроль над территорией является частью этой истории, то и борьба за ее исторический и социальный смысл тоже. Задача ученого – не в том, чтобы отделить одну борьбу от другой, но, напротив, в том, чтобы соединить их, несмотря на всё различие между всепоглощающей материальностью одной и рафинированной идеальностью другой. Я попытался сделать это, продемонстрировав, что развитие и существование любой культуры требует наличия иного и конкурирующего с ней alter ego. Конструирование идентичности, неважно чьей – Востока, Запада, Франции или Британии, поскольку она, очевидно, будучи вместилищем определенного коллективного опыта, в конце концов и будет именно конструкцией, – предполагает создание некоей противоположности, «Других», действительность которых всегда является предметом непрерывной интерпретации и переинтерпретации с точки зрения их отличия от «нас». Каждая эпоха и каждое общество воссоздают собственных «Других». Далекие от статики, свои идентичность или идентичность «Другого» представляют собой, скорее, исторический, социальный, интеллектуальный и политический процесс, словно соревнование, вовлекающее людей и институции во всех обществах. Сегодняшние споры о «настоящем французе» или «настоящем англичанине» во Франции и в Англии соответственно, или об исламе в таких странах, как Египет или Пакистан, – части одного и того же процесса интерпретации, который включает в себя идентичности различных «Других», будь то маргиналы или беженцы, вероотступники или неверующие. В любом случае должно быть ясно, что всё это – не умственные упражнения, а крайне насущные социальные противостояния, затрагивающие такие конкретные политические вопросы, как законы об иммиграции, законодательство в области индивидуального поведения, формирование ортодоксии, легитимизация насилия и/или восстаний, характер и содержание образования, направленность внешней политики, которой зачастую приходится иметь дело с указыванием на официальных врагов государства. Короче говоря, конструирование идентичности в любом обществе связано с властью и безвластием, а потому не может быть предметом только лишь академических размышлений.