Прошло десять минут с момента начала визита моего отца в Борнстед, и — если не считать того единственного объятия, которое он мне подарил, — я уже подвергаюсь его придиркам.
— Не думай, что только потому, что ты выходишь замуж за богатого парня, тебе не нужно учиться, — предъявляет он претензию, пока я изо всех сил пытаюсь устроить ему экскурсию по нашему новому дому. — Твоё имя указано в документах на этот дом?
— Да, — осторожно отвечаю я, прищуривая на него глаза. Я оглядываюсь через плечо, когда мы приближаемся к верху лестницы, собираясь войти в гостиную на третьем этаже. — А что? Это всё, что тебя сейчас волнует? Ты же знаешь, что я бы вообще не поступила в универ, если бы не эти парни. В мои планы входило жить в Санта-Крузе на диване у друга, заниматься серфингом и подрабатывать на набережной, — я пожимаю плечами в ответ на поджатые губы папы и поворачиваюсь обратно.
Он следует за мной на кухню, а затем выходит на задний дворик, где ждут парни. Голубые глаза Арчи устремляются прямо на Черча и задерживаются на нём. Давным-давно, в чертовски далёкой галактике (Натмег, Коннектикут), папе действительно
— Мистер Карсон, — приветствует Черч, делая шаг вперёд, как будто думает, что его действительно может обнять будущий тесть. Я бросаю быстрый предупреждающий взгляд, на который он совершенно не обращает внимания, обнимая моего отца, когда мужчина напрягается, спина становится прямой, как шомпол, когда он принимает вежливое объятие, стиснув зубы. — Я так рад, что вы смогли приехать.
Папа отстраняется и выглядит так, словно его
— Я выхожу замуж за всех пятерых парней.
Слова слетают с моих губ непрошеными, это симптом моего безудержного словесного поноса, который заставляет меня нести чушь, разрушающую мою жизнь.
Мои глаза распахиваются так же широко, как у моего отца, когда он поворачивается ко мне, кожа меняется, как у хамелеона, приобретая странный пурпурно-красный оттенок.
— Очевидно, что не юридически. Я не могу этого сделать. Но как бы… духовно. После основной свадьбы у нас здесь будет частная, и я бы хотела, чтобы ты присутствовал.
Тишина.
Вот что следует далее.
Мёртвая, блядь, тишина.
— Иисус, блядь, Христос. — Это от Рейнджера, потому что это его самое любимое ругательство во всём мире. Я бросаю на него взгляд, когда он отворачивается, проводя пальцами по волосам. Спенсер стискивает зубы и ругается себе под нос, но на самом деле именно близнецы забивают последний гвоздь в мой пресловутый гроб.
— Можно мы будем называть вас папой? — спрашивают они, обменявшись взглядами, а затем снова поворачиваясь к Арчи.
Он резко разворачивается, входит в дом и закрывает за собой дверь.
— Лучший способ сорвать пластырь, Чак-лет, — Спенсер вздыхает и неторопливо подходит, чтобы встать рядом со мной, руки в карманах, бирюзовый взгляд устремлён на заднюю дверь. — И у нас есть целый день, чтобы остановить его эмоциональное кровотечение перед репетиционным ужином.
Я усмехаюсь, когда другие парни подходят и встают вокруг меня.
— Ну, если ему это не нравится, тогда он может просто сваливать, — я произношу эти слова, но не имею их в виду. Я не говорю, что сейчас не время и не место разрывать токсичные отношения, но отстранять своего в основном любящего (хотя и придурковатого) папу из-за того, что он с тобой не согласен, возможно, тоже не лучший выбор.
— Он одумается, — утешает Черч, но, с другой стороны, у него самые лучшие родители из всех нас. С какой стати он может говорить об этом? Его мама и папа поклоняются романтике, как будто это их бог. У Рейнджера, с другой стороны…
— Я не приглашаю свою мать, — заявляет он, скривив губы, отводя взгляд от остальных и проводя рукой по лицу. — Она закоренелая католичка, ей это не понравится.