Орифламма

Иногда, посреди ночи, в надежде воспользоваться темнотой и сном Мадлен, я аккуратно, чтобы не заскрипели пружины, встаю с постели, затаив дыхание, добираюсь до двери, но едва дотягиваюсь до дверной ручки, как зажигается лампа на тумбочке. Мадлен, уже спустив ногу на пол, окликает меня: "Куда ты? К нему? Подожди меня!"

В другой раз, думая, что она занята на кухне, я спешу в комнату мертвеца с безумной надеждой побыть с ним наконец хоть несколько секунд без свидетелей. Она уже там -- сидит на диване, держа покойника за плечо в ожидании моего появления.

Так что и на этот раз я не удивился, когда увидел, что Мадлен идет за мной по пятам, готовая, по своему обыкновению, осыпать меня упреками. Когда я обратил ее внимание, как красиво, сверкая в полутьме комнаты, горят глаза у мертвеца, она, совершенно бесчувственная к очарованию этого довольно-таки необычного зрелища, воскликнула:

-- За десять лет ты не удосужился закрыть ему глаза!

-- Верно,-- с жалким видом согласился я.

-- Как же можно,-- продолжала она,-- быть таким легкомысленным? Ты не можешь утверждать, что у тебя не было времени -- ты целыми днями ничего не делаешь!

-- Не могу же я думать обо всем!

-- Ты ни о чем не думаешь!

-- Хорошо. Я знаю. Ты мне это говорила сто тысяч раз!

-- Если знаешь, почему не исправляешься?

-- Ты сама могла, между прочим, опустить ему веки!

-- Нет у меня других дел, как все время бегать за тобой и начинать, что ты не собираешься продолжить, заканчивать, что ты не доделал, повсюду наводить порядок. 'На мне -- вся квартира, кухня; я стираю, готовлю, натираю паркет, меняю белье ему и тебе, вытираю пыль, мою посуду, пишу стихи, которые потом продаю, чтобы пополнить наши жалкие доходы, пою при открытом окне, чтобы соседи не догадались, что у нас что-то не так,-- ты же прекрасно знаешь, что служанки у нас нет. А с тем, что ты зарабатываешь... если бы не я...

-- Ну ладно, ладно,-- ответил я подавленно и хотел выйти из комнаты.

-- Куда ты? Ты опять забыл закрыть ему глаза! Я вернулся, подошел к покойнику. Какой же он старый, старый! Мертвые стареют быстрее, чем живые. Кто бы мог узнать в нем того красивого молодого парня, который однажды вечером, десять лет назад, зашел к нам в гости, тут же влюбился в мою жену и -- воспользовавшись моим пятиминутным отсутствием -- стал ее любовником?

-- Видишь,-- сказала мне Мадлен,-- если бы на следующий день после убийства ты пошел в участок и сказал, что убил его в приступе гнева -- а это, кстати, чистая правда,-- из ревности, то следствия даже не начинали бы, поскольку это преступление совершено на почве страсти. Тебе бы дали подписать маленькое заявление, потом тебя отпустили бы, заявление засунули в папку, и дело было бы закрыто, давным-давно забыто. А из-за твоей лени мы влипли вот в такую историю. Каждый раз, когда я тебе говорила: "Сходи заяви!", ты мне отвечал: "Завтра, завтра, завтра!.." Уже десять лет все завтра -- и вот теперь... Все из-за тебя, из-за тебя!..

-- Схожу завтра! -- ответил я, надеясь, что она от меня отцепится.

-- О, я тебя знаю, никуда ты не пойдешь. К тому же теперь-то зачем? Слишком поздно. Никто не поверит -- спустя десять лет,-- что ты убил его в приступе гнева! Когда ждут десять лет, это уж в самом деле похоже на предумышленное убийство. Не знаю, что им говорить, если мы действительно решим покончить с этой историей!.. Он постарел; может, сказать, что это твой отец и ты убил его вчера. Однако это, наверное, не очень хорошее оправдание.

-- Нам не поверят. Нам не поверят,--пробормотал я. По натуре я реалист; у меня, может, и не хватает силы воли, зато я умею рассуждать. Поэтому для меня всегда невыносимо отсутствие логики у Мадлен, ее голословные утверждения.

-- Посмотрим, может, что-нибудь сообразим,-- сказал я и сделал пару шагов.

-- Ты сейчас опять забудешь закрыть ему глаза! Думай хоть немного о том, что тебе говорят! -- заорала Мадлен.

Прошло две недели. Он старел и рос все быстрее и быстрее. Нас это пугало. По всей видимости, неизлечимая болезнь мертвых развивалась в нем в геометрической прогрессии. Как он мог заразиться ею у нас в доме?

Он уже не помещался на диване. Пришлось стащить его на пол. Зато нам вновь достался диван, который мы переставили в столовую. Впервые за десять лет я смог прилечь после завтрака и заснуть, но крики Мадлен меня тут же разбудили.

-- Ты что, оглох? Ты себя особенно не утомляешь, целыми днями спишь...

-- Это потому, что я не сплю ночью!

-- ...будто в доме ничего не происходит. Послушай! Из комнаты мертвеца доносился треск. Должно быть, с потолка сыпалась штукатурка. Стонали стены, распираемые неодолимой силой. Пол во всей квартире, даже в столовой, дрожал и раскачивался, как палуба корабля. Разбилось окно. Стекло разлетелось на мелкие кусочки. К счастью, это окно выходило во внутренний дворик.

-- Что подумают соседи! -- заламывала руки Мадлен.

-- Пойдем посмотрим!

Мы едва успели сделать два шага в сторону комнаты, как дверь не выдержала, с грохотом треснула, упала -- и показалась огромная голова лежащего на полу старика, взгляд его был устремлен в потолок.