Ориген

— Денька, ну что ты меня за дурочку держишь, — точеный носик сморщился, скорее от смеха, чем от обиды, — ну что я, бабушка какая, всё буквально понимать…

— Что ты имеешь против стариц церковных, отроковица? — взгремел он дурашливо.

— Ну, они очень славные, но они живут в этом мире, немного сказочном, где у святого Христофора песья голова. И всё понимают буквально, и Библию знают в пересказе, там еще сказок добавлена половина. Ну неужели я на них похожа?

Стараешься походить, — чуть не ответил Денис, но язычок-то прикусил. Юбка эта темная в пол, ботинки походные, кофта безразмерная, цве́та утраченных надежд. Что за униформа старой девы? Вас там заставляют, что ли, стареть раньше времени? Или… или тоже купить не сумела, не захотела выстаивать, доставать?

— А как ты себе это объясняешь? — спросил, сдержавшись.

— Что это?

— Ну, эволюцию языков? Как согласуется с рассказом о вавилонской башне?

— Очень просто, — рассмеялась она, — ну ты решил, наверное, что я и теорию эволюции живого мира отвергаю?

— Ну да… а как же? Шесть дней творения!

— Ну вот смотри, дурилка, вот отец Глеб есть, он профессор минералогии, доктор наук, а священник уже лет двадцать как. И еще отец Александр есть, он кандидат биологических, генетикой занимался, потом духовную семинарию закончил и вот только что его рукоположили. Как ты думаешь, они верят, что всё возникло сразу в готовом виде: и уголь, и нефть, и живые существа во всем их многообразии? Ну что ты из них дурачков-то делаешь?

— Они не дурачки, а я дурилка, да? — Денис решил притворно обидеться.

— Не сердись, — она положила ладонь… нет, даже не на его ладонь, а на предплечье, покрытое старым свитерком, но отчего-то прикосновение все равно обжигало, — не сердись, я так привыкла, что нас держат за обскурантов… ну вот ты послушал бы отца Александра, но не того, другого, он тоже биолог по образованию, кстати. Он прекрасно всё это толкует! Эволюция — инструмент в руках Творца. Еще один. Вот и с языками так.

— Ну а…

Он замешкался с ответом. Все выходило как-то богаче, необычней, сложнее, чем он себе представлял — и Вера, выходит, не такая уж серая мышка.

— А ты на лекции отца Александра Меня правда приходи, и к нам приходи, в храм на Васнецовом переулке. Там знаешь, молодой такой священник, отец Арсений Велемиров. Он наш филфак заканчивал, как он сам говорит, знаешь — «христианнейший факультет»! И вот у него же всё это сочетается отлично, наука и практика. Ты приходи, ты же про Оригена пишешь? Так он чего может подсказать…

— Ну да, подсказать! Так он же для вас еретик, этот самый Ориген. И всё, даже «Начала» его до конца на русский не перевели. Я вот думаю пару главок взять для курсовой…

— Денька, ну какой же ты все-таки! Ну вот к нему приходят, знаешь, всякие, спрашивают там: что можно, читать, чего нельзя… он никогда не запрещает, если видит интерес!

— Ну спасибо. Еще бы мне он запретил курсовую писать.

— А ты приходи! Вот прямо к нам на Рождество, знаешь, как хорошо…

— А давай ты ко мне в гости? Я там недалеко? И вино, вот знаешь, из черноплодки, такое прям… ну тебе после Рождества можно же?

И она — заколебалась, не отвергла с порога!

— Ну, может быть…

Новицкий появился минут через сорок после назначенного срока, сонный, помятый. Ну не то, чтобы никто опоздания не ожидал, но чтобы так откровенно… И что им сейчас? Вспоминать отличия тохарского А от тохарского Б? Выстраивать параллели нахско-дагестанских с енисейскими? Или вовсе даже с бурушаски?

Он уселся, протер чистым платком очки, провел рукой по залысине:

— Ну, давайте зачетки.

И всё! Сдали. Было даже немного обидно: как, а поговорить? Устроить еще один сеанс лингвистической магии? С бубном и кластерами?

А в храм тот… да, в тот храм на Васнецовом он зашел. Вера в него ездила со своего Юго-Запада, а Денису-то десять минут от дома, вот, прогуливался как-то, и как раз было Рождество… То была уже утренняя служба, народу — не протолкнуться, он встал позади, стараясь разобрать, что там поют. За гулом толпы не особо было слышно, служба уже явно шла к концу, все расслабились, обнимались, болтали потихоньку, отходя от чаши с причастием. Веры видно не было — наверное, на ночную сходила, еще прежде.

Рядом с Денисом стоял какой-то парень его лет с русыми кудрями, лицо казалось слегка знакомым, и еще один мужчина постарше, простоватый и хитроватый одновременно, словно никому не доверял — но всё хотел перепробовать.

— Что-то, я смотрю, — обратился он одновременно к Денису и к тому самому незнакомцу, — жидов в этом храме многовато. Вы ребята русские, простые… сами-то как думаете?

— Это совершенно неважно, — вскинулся тот, кудрявый, — апостол Павел писал, что во Христе несть ни эллина, ни иудея.

— Да ла-аадно, — протянул простоватый, — чё я, не знаю, чё ль… Жид крещеный — как вор прощеный. Нет им веры.