Оригиналы

— Ушла из нашей жизни, — решительно говорит мама. — Не беспокойтесь больше о ней. — Она делает паузу. — Почему вы не остались в общежитии? Или не оставили записку?

— Почему ты хотела, чтобы мы остались там, мама? — спрашивает Элла. — Так мы сможем вернуться к жизни в качестве единого человека?

Мама вопросительно смотрит на неё, вероятно, чувствуя признаки мятежа в комнате.

— Я только что рассказывала Элле и Бет, что нашла в твоём офисе, мама, — говорю я из-за её спины. — Ты знаешь, по сталкерской стене… на каждую из нас?

Когда я присоединяюсь к остальным на кровати, я вижу, что рот мамы немного открыт; она быстро его закрывает.

— Мы знаем, что ты не доктор, — спокойно говорит Бетси.

— Но ты всё ещё получаешь деньги, много денег, откуда-то, — говорит Элла. — Пришло время поговорить начистоту. Расскажи нам, что происходит.

— Так вот где ты была? — спрашивает она меня. — Не с Шоном?

— Да, я была там, — говорю я, не отводя от неё глаз. — Рассматривала фотографии и странные заметки о нас троих. — Я скрещиваю руки на груди.

— Это как если бы я следила за результатами работы, — спокойно говорит мама.

Когда она видит моё испуганное выражение лица, она поясняет:

— Вы трое — мои дети, но так же и моя работа. Когда я забрала вас у клиентов много лет назад, это было материнское решение — я хотела защитить вас, но это было еще и профессиональное решение. Деньги, которые вы упомянули, приходят из трастового фонда, созданного доктором Йововичем на весь срок исследования. Я до сих пор генетик и, вероятно, останусь им на всю жизнь.

— Ты когда-нибудь работала доктором? — спрашивает Элла, погружаясь всё глубже в ложь. Мама отрицательно качает головой, затем пододвигает стул, стоящий у стола, в середину комнаты и неуклюже садится.

— Я хочу, чтобы вы знали, что я искренне забочусь о вас троих — я люблю всех вас. Но мне платят за то, чтобы я документировала ваши жизни.

— До сих пор? — спрашиваю я, фокусируясь на фактах, а не щемящей боли в груди. — Доктор Йовович в тюрьме.

— Да, но он создал фонд задолго до этого. Я посылаю ему отчеты о вас каждый месяц. Тот факт, что он в тюрьме, делает это исследование ещё более важным. Согласно нашему соглашению, мы опубликуем нашу рукопись, когда вам исполнится восемнадцать — когда закончится ваш подростковый возраст. Когда вы станете взрослыми.

— Вы создаете рукопись о нас? — с недоверием спрашиваю я.

— Я пишу о том, что вызовет научную революцию, Лиззи, — говорит мама, немного вздергивая подбородок. — Все остальные до сих пор клонируют животных, слишком парализованные страхом перед правительством. Но нам это удалось. Вы удались.

— Забавно, но я не чувствую себя чем-то удавшимся, — резко отвечаю я.

Только тогда Шон входит в дверь, неся пиццу. Он останавливается, явно потрясенный тем, что видит маму.

— Всё в порядке? — спрашивает он, глядя на меня и доставая свой телефон. Его недоверие к ней видно невооруженным глазом.

— Всё отлично. Заходи. Я ужасно голодна. — Затем я смотрю на маму. — К тому же она как раз собиралась уходить.

— Лиззи, позволь мне объяснить. Нам надо поговорить об этом в семейном кругу. — Она бросает взгляд на Шона.

Я встаю с кровати, подхожу вплотную к моей маме и смотрю ей прямо в глаза. Контролируя свой голос, я говорю то, что должна была сказать давно:

— Мы не твоя семья. В этом вся суть. Пожалуйста, просто оставь нас одних.

— Лиззи, я думаю, ты ведешь себя безрассудно, если вы только…

— Я веду себя безрассудно? — кричу я, затем успокаиваю себя, прежде чем продолжить. — Мама, ты годами заставляла нас жить как один человек, тогда как, насколько я могу судить, это не было необходимостью. Ты использовала нас как подопытных кроликов в своём научном проекте, пичкая нас ложью всё это время. И бог знает, что ты собиралась сказать о том, что двоих из нас похитили!

— Лиззи, ты слишком драматизируешь, — говорит мама, поднимая руки. — Вдохни поглубже. То, что сделала Мэгги, было неправильно, но она точно не вела их под дулом пистолета. И всё это уже закончилось; я решила проблему.

— Я не драматизирую, — кричу я на неё, чувствуя отвращение от того, что она защищает человека, который похитил двоих её детей. — Я наконец-то очнулась! Мои глаза в конце концов открылись на тот обман, что ты создала для нашей жизни. Я наконец-то вижу, какой полнейший беспорядок… как ты запутала всё это. И ты определенно не в себе, если надеешься, что я позволю тебе диктовать еще хоть одну минуту моей жизни, ты поняла?

Я встаю прямее.

— Моей жизни, мама, — говорю я спокойнее. — Ты услышала эту часть? Я сказала: моя жизнь.

— Это то, чего мы хотим, — говорит Бетси из-за меня. — Мы хотим наши жизни обратно.

— И мы не принимаем отказов, — говорит Элла.

Я думаю обо всех тех бумагах, что я украла у мамы, о том, что я могла бы шантажировать её так же, как Мэгги. Но, в конце концов, мне это не нужно.

Понимая, что она проиграла (по крайней мере, на данный момент), мама встает и уходит из номера. Мы вчетвером молча смотрим друг на друга в течение длительного времени. Затем Элла говорит:

— Что только что произошло?