Оригиналы. Как нонконформисты двигают мир вперед

Специфическое отношение родителей к младшему ребенку может принять и более мрачный характер. Наглядная жертва подобного отношения – Андре Агасси, первый теннисист в мире, который в одиночном разряде выиграл все четыре турнира Большого шлема и Олимпийские игры. Отец Агасси мечтал вырастить чемпиона по теннису, и после того как первые трое детей не оправдали надежд, он сосредоточил все силы на Андре. Отец был к нему беспощаден: заставлял тренироваться по много часов, навязывал жесткий распорядок дня и запрещал заниматься любыми другими видами спорта. Андре взрослел под постоянным давлением: ему не давали забыть, что он – “последняя надежда клана Агасси”. Андре протестовал по-своему, нарушая многие из неписаных правил игры: носил “ирокез” или отпускал длинные волосы, играл в серьгах и в джинсовых шортах или розовых трусах (вместо традиционных белых); наконец, стал встречался с певицей Барброй Стрейзанд, которая была на 28 лет его старше. “Отсутствие выбора, невозможность самостоятельно решить, кто я и чем мне заниматься, сводит меня с ума, – говорил Агасси. – Бунт – вот единственный выбор, который мне приходится делать ежедневно… Попирая авторитеты, я транслирую месседж моему отцу, протестуя против отсутствия выбора в моей жизни”. История Агасси показывает, что у родителей есть два противоположных способа вырастить бунтаря: предоставить ребенку полную самостоятельность и позволять ему всегда выходить сухим из воды – либо ограничить его свободу до такой степени, что он неизбежно взбунтуется.

32

Согласно Мартину Хоффману, объяснять, как именно поведение ребенка может воздействовать на других, нужно в зависимости от возраста детей. Если речь о совсем маленьких детях, то родителям лучше начинать с разъяснений возможного видимого вреда для жертвы: “Если ты опять его толкнешь, он упадет и заплачет” или “Если ты будешь бросать снег на их дорожку, им придется заново все расчищать”. Когда дети чуть-чуть подрастут, можно говорить уже о воздействии на основные человеческие чувства: “Ты очень обидел Мэри, и она загрустила, когда ты отобрал у нее куклу” или “Ему неприятно, когда ты не хочешь делиться с ним игрушками: ведь тебе тоже было бы неприятно, если бы он не захотел делиться своими игрушками с тобой”.

33

После того как я закончил писать этот раздел, наши дочери стали носиться по гостиной; наш младший сын в это время ползал по полу, и была опасность, что его просто затопчут. Я семь раз сказал им, чтобы перестали бегать, – и ноль внимания. Поняв, что я сам не следую собственному совету – объяснять, какие последствия ваши поступки имеют для других, – я поменял тактику. Я спросил шестилетнюю дочку: “А почему я прошу тебя не бегать?” Наморщив лобик, она сразу же ответила: “Потому что мы можем сделать больно нашему братику”. Тогда я спросил: “А разве ты хочешь сделать ему больно?” Старшая покачала головой, а ее четырехлетняя сестра пропищала: “Нет!” Тогда я объявил, что вводится новое правило: в гостиной – никакой беготни, потому что мы не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал. Я сказал, что девочки должны следить за выполнением этого правила, – и они немедленно прекратили бегать. Хорошее поведение закрепилось. Остаток дня каждая из девочек следила за тем, чтобы другая не бегала. Но прошло несколько дней – и они снова принялись за старое. Лишь тогда я понял, что объяснения последствий поступков дают устойчивый эффект, только если сопроводить его утверждением принципов. Например, довод “Она плачет, потому что хочет поиграть твоими игрушками” сам по себе не слишком доходчив; гораздо осмысленнее делать следующее утверждение: “Она плачет, потому что хочет поиграть твоими игрушками, а в нашей семье принято всегда всем делиться друг с другом”.

34