Ориноко

Вскоре стена леса справа расступилась, и мы увидели протоку. Она имела вид залива, сужавшегося вдали до ширины небольшой реки, которую варраулы называли Гуапо. Сюда нам и предстояло свернуть. Поскольку в главном русле реки течение почти совсем остановилось, а варраулы уверяли, что, отправившись в путь через четыре-пять часов, мы спокойно доберемся до Каиивы задолго до рассвета, было решено устроить в этом месте привал. Берег здесь был чуть выше. Сухой и песчаный. Он клином вдавался в развилку между Ориноко и ее протокой. На этом мысе мы и отыскали место, удобное для лагеря. Вскоре весело затрещали костры и в воздухе разнесся аппетитный аромат печеного мяса.

Ближайшие деревья опушки леса буйно клубились зеленью шагах в двадцати от нашего бивака, не закрывая нам обзора на берега реки и боковой ее протоки. Солнце хотя и клонилось к закату, но все еще нещадно пекло, и целые тучи дневных насекомых жужжали вокруг. Яркие бабочки, словно желтые и голубые звезды, кружили над нашими головами, а из зарослей неслось предвечернее пение и щебет птиц.

Мы сытно поели, и, хотя было еще светло, я велел всем спать.

Заверениям варраулов, что у нас достаточно времени для отдыха — четыре-пять часов, — я не особенно склонен был верить. До Каиивы по протоке Гуапо оставалось еще, по самым грубым расчетам, около тридцати миль. В случае какого-либо неожиданного препятствия в пути и непредвиденной потери хотя бы двух часов наша помощь явно бы запоздала. Конечно, у акавоев, плывших главным руслом, путь длиннее, и встречное течение будет мешать им больше, но если они решат не отдыхать этой ночью, то вполне могут достичь Каиивы до рассвета.

Когда я, так размышляя, сидел у костра, меня все сильнее стали охватывать сомнения. Солнце садилось кроваво-красное, темные тени спускались на лес и ложились на воду, а несказанная печаль этих особых предвечерних минут — на мою-душу. В конце концов наша бездеятельность стала казаться мне настолько невыносимой, что я посвятил в свои тревоги отдыхавших поблизости друзей и велел позвать к себе варраула Кураная.

— Послушай! Когда, ты думаешь, нам надо выступить? — спросил я.

— Не знаю. Часа через два-три. Взойдет луна, станет светло…

— Небо и сейчас чистое. Разве при свете звезд нельзя грести?

— Можно, но зачем? Время у нас есть. Позже плыть лучше — луна…

— А если в пути что-нибудь случится?

— Что может случиться? — На лице его отразилось недоумение.

— Ну хотя бы стволы деревьев, плывущих по течению. Гуапо, ты сам говорил, местами очень узкая. Вдруг образуется затор из этих деревьев, сколько придется убить времени, чтобы перетащить лодки, а?

Куранай не скрывал своей растерянности и озабоченно чесал затылок.

— Я об этом не думал, — признался он тихо.

Арнак вскочил с земли и воскликнул:

— Ян, поплывем сейчас! Мы хорошо поели и отдохнули. Хватит валяться!

И через десять минут, осмотрев еще раз оружие, мы двинулись всей флотилией в кильватерном строю вслед за итаубой варраулов. Когда, переплыв залив, мы вошли в собственно Гуапо и стены чащи с двух сторон сомкнулись в узкую горловину шириной не более ста шагов, наступила ночь. Полного мрака не было — рои звезд сверкали в небе и отражались в воде. Но по мере того как воздух остывал, от теплой воды поднимались быстро густеющие клубы пара, и вскоре сплошной туман скрыл от глаз все, что было па расстоянии больше броска камнем. Пришлось сбавить ход, но мы утешали себя мыслью, что такой же туман затрудняет путь и акавоям.

— А вдруг на большой реке тумана нет? — высказал опасение негр Мигуэль.

Это была бешеная гонка, соревнование не на жизнь, а на смерть. Враг стремился к той же цели, что и мы, где-то рядом, в десятке миль от нас, и мысль эта не оставляла нас ни на минуту. Мы понимали: наше опоздание — это верная гибель для наших друзей, а возможно, и для нас самих. Каждое плывущее дерево, попадавшееся нам по пути, обретало зловещий характер, каждая преграда становилась врагом. Варраулы вели нас уверенно, но не все препятствия давались нам легко.

Потом, когда взошла луна, плыть стало легче, хотя туман все еще висел над рекой. В молчании неумолимо летело время, и лишь ритмичный плеск весел тихо отбивал монотонный такт, словно Великие Часы Судьбы, Я бы сказал: там, в туманной мгле, мчались не люди, а какие-то призраки, лесные духи, и святая ярость в сердцах у нас была так велика, что мы не страшились ни устали, ни тягот.

Когда под утро туман стал редеть и чуть подернулся едва уловимой бледностью, предвещавшей скорый рассвет, мы проплывали мимо хижины живущего здесь рыбака. Каиива была уже недалеко, за поворотом, в каких-нибудь двух милях, там, где протока Гуапо снова впадала в главное русло Ориноко. Селение вождя Оронапи лежало на острове, омываемом с одной стороны великой рекой, а с другой — Гуапо и ее рукавами.

Рыбака мы застали как раз собирающимся на ловлю. На наш вопрос он ответил, что в деревне все тихо и спокойно, никакого шума не было, и крайне удивлялся, видя нашу тревогу.

«Ну, слава богу, кажется, успели!» — подумал я.

НА ОСТРОВЕ КРОВАВОЙ ЖАТВЫ