Орёл умирает на лету

Тут он почувствовал на своей спине чей-то пристальный взгляд. Сперва подумал: может, плюнуть? Небрежно обернулся. Через койку от него лежал какой-то пацан, почти до шеи укутавшийся байковым одеялом. Из-за выпученных глаз и из-за крючковатого носа казался он нелепым грачонком. Такой смешной тип попадается один на миллион.

— Наше вам с кисточкой, — важно пробурчал замухрышка. — Меня можешь звать Директором. Мишка Директор.

Он повел разговор на вымирающем блатном жаргоне. Сашу, конечно, не удивишь всеми этими «бочатами», «атандами» да «мойками». Чего уж тут, одно баловство.

— Сашка, — нехотя ответил он.

Директор жужжал, словно муха под знойным солнцем. Сиповатым голосом он стал выведывать: откуда, за что, как попал и по какой графе...

Матросову надоели допросы да расспросы. Он, не отвечая соседу, с удовольствием растянулся на койке, с головой закрывшись рыжим одеялом.

За окном уныло выл ветер, он принес откуда-то призывный звон колокола. В стекло стучались сухие ветки. Только и спать, но Директор продолжал бубнить.

— Здесь ничего себе, говорят, жить можно... Строгость не так чтобы очень... Кто хочет, может приспособиться.

— Приспособиться? — сонным голосом с расстановкой спросил Матросов.

Директор не давал ему заснуть. Саша в этот час никого не хотел видеть и слышать: ни воспитателя с блестящей плешиной, ни преисполненного долга карнача, ни этого проклятого Директора, прожужжавшего все уши. Пустой болтовней на блатном жаргоне Директор пытался пустить пыль в глаза. Знакомый прием! Саша видел его насквозь. Когда Директор, не удовлетворившись болтовней, нечаянно дотронулся до его плеча, Матрос выругался:

— Заткнись!

Этим неожиданно сорвавшимся с губ криком он выразил всю свою печаль, не дававшую ему покоя.

Ночью Саше снились нелепые сны: то Директор превращался в бородатого и, высунув язык, дразнился: «Ах, Матрос, на море потянуло!», то Бурнашев, лысый нравоучитель, в одежде монаха взбирался с веревкой на шее на одинокий и большой дуб, растущий возле самых главных ворот.

Под чистой простыней метался и стонал человек.

Сашу, по-видимому, разбудил сиплый голос соседа.

— Нас теперь вроде бы трое.

Хорошо отдохнув за ночь и как-то примирившись со своей новой судьбой, Саша был настроен в это утро более или менее благодушно.

«Откуда бы взяться третьему? Впрочем, прошла ночь, — подумал он, — а мне просто лень повернуться. Легли спать двое, и вот нате вам, стало трое».

— Протри глаза.

Любопытство взяло верх. Пальцами расчесывая всклокоченные волосы, Саша небрежно приподнялся, будто не из-за третьего, а просто так.

Видит, однако, Директор не обманул. Собственно, зачем ему напрашиваться на Сашины кулаки?

Третья койка, в самом деле, была занята. На ней разлегся чернявый паренек, не то грек, не то цыган. Ноги положил по-барски на спинку кровати, а длинные руки сложил на животе. Сам уставился в потолок, словно там интересную картину увидал.

Саша не любит набиваться в друзья. Он не таковский парень. Но все же спросил:

— Эй ты, когда появился?

Чернявый даже не моргнул глазом.

— Глухой, что ли?

Тот лишь причмокнул языком. И то лениво, почти невнятно. Будто новичок говорил ему, Сашке Матросову: «Слышать-то слышу, но что-то не хочется с тобою лясы точить. Ну вас всех к дьяволу!»

Если бы чернявый хоть малую толику вел себя как положено, Саша плюнул бы на него с седьмого этажа. А тут задело: только подумать, даже отозваться не хочет. Чернявый заинтересовал его. Что за кум королю в карантин попал?

Шаря взглядом вдоль длинного тела, Саша подумал: может, растолковать ему, что невежд он не уважает? Так, глядишь, сразу заговорит...

«Впрочем, — с досадой подумал он, — мы еще прибегнем к этому средству. А пока разные вопросики попробуем задать... Он тоже первый день в неволе. А когда ты взаперти, то всегда мечтаешь о воле. Это натурально. Может, про это заговорит? Вдруг клюнет?»

— Кому как, — осторожно начал он, подмигнув Директору. — Одним карантин вроде бы по душе, а мне вот нет. Поперек горла стоит. Хоть куда податься бы.

— Зачем?

«Видать, намерен поваландаться», — усмехнулся Саша.

— Как зачем? — переспросил Саша. — Я понимаю, нас не будут спрашивать, куда деть. Но все же... Хоть бы работать куда пристроили.

— Зачем?

Матросов даже не поверил своим ушам. «Неужели, — хотелось спросить, — ты не можешь языком разок-другой поворочать?»

— Если бы от меня зависело, я бы знал, куда держать свой компас. Подался бы до ближайшего моря-океана.

— Зачем?

Саша судорожно глотнул воздух, до такой степени руки зачесались.

— Ну, понимаешь ли, тяга у меня такая. Вроде призвания, что ли. А потом, глядишь, и в капитаны бы пробился...

— Зачем?

«У-у, зараза!» —вздохнул Саша.

— Поплавать хочется и потом побывать в разных странах.

— Зачем?

Саша стал ерошить свои вихры.

— Взглянуть хотя бы краешком глаза, как другие живут-обитают.

— Зачем?

Того и гляди он сорвется.

— Лучше или хуже нас... Я же не только о себе думаю, но и о других. Я бы, например, и тебя мог взять на свой корабль.

— Зачем?

Пришлось до боли стиснуть челюсти, чтобы не сорваться.