Читаем Орёл умирает на лету полностью

— А ты меня не хвали, лучше отпусти.

— Как же я тебя отпущу? — оторопел милиционер.

— Очень просто, на все четыре стороны.

— Чего не могу, того не могу. И вообще, чтобы на эту тему больше разговоров не было.

А про себя решил: «Совсем обнаглел парнишка».

Матросов сердито засопел и замкнулся. Потом сколько ни пытался Басыров вызвать мальчишку на разговор, ему это не удавалось.

Мимо окна пронеслось облако дыма, паровоз медленно набирал скорость. Поезд уже бежал, стуча колесами и лязгая буферами. Мелькали телеграфные столбы.

А в окне общего вагона стоял мальчишка, невидящими глазами провожая хлебные поля, уютные деревушки, маленькие разъезды, овраги и опушки лесов — все, что там и сям было разбросано по всей равнине.

На второй день, к вечеру, поезд с грохотом промчался по бельскому мосту, впопыхах пробежал мимо горы, усеянной веселыми огоньками и, тяжело вздыхая, остановился перед двухэтажным старинным зданием вокзала. Вот еще что запомнилось: ярко горели семафоры, а на путях мелькали фонари проводников. Всю дорогу Басыров выказывал доверие, а тут нервы его сдали. На всякий случай положил руку на плечо своего подопечного. Со стороны можно было подумать: дружеский жест, а на самом деле те же руки в любой момент могут схватить за шиворот. «Хитер шеф! — вздохнул Саша. — И довольно догадливый».

Басыров, пробираясь сквозь толпу, сбившуюся на перроне, назидательно говорил:

— В Уфе станешь жить. Человеком будешь.

Чего же тут еще разглагольствовать? Он говорил то, что ему положено по штату, другой бы то же самое сказал. Может, чуть иначе.

Вместе с толпой они выбрались в город, прямо на грязную привокзальную площадь. У Саши сразу же выветрились из головы все романтические бредни о городе, раскинувшемся на горе, между реками — тремя сестрами. И в этой дыре предстоит ему коротать не одно лето! Тоска паутинкою обвила душу мальчишки.

Саша бросился наутек. Он сбил женщину, с ходу протаранил группу военных, сунулся туда, где просторнее и чуть было не угодил под легковую машину. Одним словом, в один прием добрался до привокзального сквера. Лишь тут оглянулся — Басырова не было. Значит, отстал. Для начала неплохо. Очень важно, чтобы за тобой «хвоста» не было.

Сердце его билось гулко и тревожно; не переводя дыхания, он перелетел через ограду и, оглядываясь, пошел по слабо освещенной улице мимо длинного забора.

Тут ему на глаза попалась лестница, ведущая куда-то наверх. Наверное, прямо на самую гору. Он присел на ступеньку, чтобы передохнуть. Однако через какое-то мгновение с беспокойством заерзал: к нему подкрадывался человек. Может, Басыров? Саша мигом спрятался за углом дома. Весенняя ночь хорошо укрывала беглеца, и он видел: человек шел прямо на него. Подросток едва сдержался, чтобы не дать деру.

Когда человек прошел мимо, то он сказал себе: «Это не Басыров, конечно, не он. Вероятно, какой-нибудь «железняк» возвращается с дежурства».

Матросов смекнул, что ему, пожалуй, небезопасно оставаться в районе вокзала. «Легавый» может поставить на ноги всех своих дружков, каких немало на любой станции.

Одолев полпути или поменьше, — кто его знает, какая тут лестница,— Саша оглянулся назад. Оглянулся и замер. Тихая красота открылась его взору: серебристой лентой тянулась река, разукрашенная красными и зелеными бакенами с переливающимися в них огнями, железнодорожные пути выглядели еще более нарядно.

«Вокзал — место явки. Мне все равно придется сюда вернуться», — вздохнул он, мечтая о новых путях-дорогах.

Саша, одолев лестницу в пятьсот ступенек, сразу попал на темную улицу.

Как только Матросов ощутил, что он в полной безопасности, голод немедленно дал знать о себе. Утроба будто только и ждала этой минуты. В этот миг он ни о чем другом и не думал, кроме как о жратве.

Он проходил мимо освещенных окон, за которыми люди ужинали. В одном деревянном домике шел пир горой. У Саши даже слюнки потекли. Отойдя на несколько шагов, он вернулся и остановился под окном, в ожидании вскинув голову: «Может, кто случайно взглянет на него!»

Он так размечтался о еде, что даже не заметил, как в его штанину отчаянно вцепилась сердитая дворняжка. Еле отбился.

«Неужели, — думал он, — вот так всю жизнь буду скитаться как бездомная собака?» Он впервые с нежностью подумал о Басырове. С ним бы как-нибудь поужинали!

Немного погодя его нагнала грузовая машина. Ему, естественно, ничего не оставалось, как вцепиться с ходу за борт и махнуть в пустой кузов. Дело привычное. Чего уж тут... Главное, и шофер не заметил.

Машина двигалась по ярким и оживленным улицам, подолгу простаивая на перекрестках. Она кружила, наверное, так с полчаса, пока не остановилась в центре, возле трамвайного кольца.

Непрошенному пассажиру, попросту говоря «зайцу», пора знать и совесть. Саша, стараясь остаться незамеченным, перекинул себя через борт и стал озабоченно оглядываться, раздумывая, куда направиться.

«Первым делом надо достать жратву, — подумал Матросов. — А потом видно будет. Может, сразу на пристань подамся или на вокзал...»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза