Орёл умирает на лету

— Все вы знаете северную ягодку — клюкву, — задумчиво промолвил Стасюк. — Ничего не скажешь, полезная ягодка. Она, например, наилучшее средство для очищения кровеносных сосудов. Но вот какая штука, даже ее не следует всем рекомендовать. Особенно тем, у кого повышенная кислотность. Доверие — такое же средство, как и клюква. Верное средство, испытанное... Но даже им следует пользоваться осмотрительно и умело. Во-первых, человек, который хочет оказать кому-то доверие, сам должен пользоваться большим доверием. А во-вторых, доверие надо заслужить...

С вечера не давали спать далекие пароходные гудки, а по ночам задыхался от аромата диких трав, висевшего в воздухе.

Еще вот бестолковые соловьи будили на рассвете. Все-все было против Саши. Даже собственная его душа, которая стремилась неведомо куда.

Матросов не питал никаких иллюзий, он знал, что с такой характеристикой, как у него, не стоило и думать о назначении на работу в поле. Но каково было его удивление, когда вечером, перед отбоем, в коридоре выстроили все отряды и назвали его имя в списке колонистов, назначенных на полевые работы. Матросов оглянулся вокруг, думая, что он, вероятно, ослышался, но его взгляд нечаянно встретился с черными холодными глазами Рашита. Вот кто, оказывается, удружил... Зачем? Что он хочет от Саши? Что ему надо?

В ту минуту у подростка впервые появилось чувство благодарности к человеку, и то на какое-то мгновение.

Перед обедом, приблизительно за час, Габдурахманов сунул в руки Матросова пустое ведро:

— Неси воду!

— На реку, что ли?

— Больно далеко захотел. Не забыл, где завтракал?

— Нет.

— То-то...

Не успел он отойти шагов сто, как повстречался с Бурнашевым.

— Чего хромаешь?

— Ботинки большие.

— Пойдешь к Сулейманову, сменишь.

— Есть сменить! — даже невольно вытянулся.

Там, на улице да на пристанях, не принято спрашивать, отчего хромаешь. Если, конечно, твоя хромота не мешает улизнуть от погони...

Сулейманов в это время ремонтировал борону; как заправский кузнец, он возился в грязном фартуке.

— Чего же смотрел, когда получал обувь? — буркнул он, но не отказался выполнить просьбу Бурнашева.

«Чего он грязным делом занимается? — удивился Матросов, уже возвращаясь обратно с полным ведром. — Он же сюда попал не по приговору суда. А тоже вкалывает...»

Теперь, если бы он на поле увидел Ольгу Васильевну, тоже бы не удивился. Все они, черт знает, какие-то одержимые!

...Когда солнце садилось — от подошвы Нагаевской горы казалось, что оно садится в центре города, — усталые колонисты по сигналу поварихи тети Тани собирались к ручью. Сигналом сбора на ужин служили удары в медный котел. Потом в нем кипятили чай. Эти звуки нельзя было сравнить со звоном серебряного колокола, тем не менее они всегда были весьма желанными.

Работа заканчивалась в сумерках. По сигналу командиры всех отрядов бежали к Сулейманову. Обычно у трактора или около парников проходила короткая «летучка». Порядок всегда был один: сначала докладывали все четыре командира, Сулейманов ставил задачу на завтра. В течение десяти минут подытоживался рабочий день; Сулейманов не имел основания быть недовольным: вспахано все поле, закончен ранний сев зерновых культур, подходит к концу обработка полей под огороды. Черная, как летняя ночь, земля лежала вокруг. Колонисты работали не жалея сил. Однако Сулейманов ворчливо выговаривал командирам:

— В бригаде Еремеева безобразие. Ни командир, ни отряд не думают о будущей посадке овощей.

При этом замечании встал высокий молчаливый Еремеев, без возражения отчетливо проговорил:

— Есть думать о посадке.

— Рашит Габдурахманов, на твоей совести перевоз через реку... Не оплошай.

Габдурахманов сказал:

— Есть не оплошать.

Колонисты по сигналу тети Тани могли бежать к ручейку, где их ждал горячий сытный ужин. Но командиры отрядов должны были еще обойти свои участки, проверить, не осталось ли каких-либо недоделок. Кому больше дается, с того больше и спросится. Хотя в жизни иногда бывает и наоборот.

После сытного ужина — гречневой каши с маслом и кофе — колонисты начали готовиться ко сну. Располагались тут же, у костров. Усталые мальчики быстро уснули. Только тетя Таня долго еще копошилась у котлов.

Над головой раскинулся черный полог со светлячками звезд. Стройный тополь качался под дуновением ветерка. В воздухе носились летучие мыши, где-то изредка по-разбойничьи кричал козодой.

Петр Трофимов — Матросов узнал его по голосу — рассказывал небылицы о разбойниках и красавицах, лукавых и мудрых. Монотонный голос рассказчика укачивал лагерь. Мимо прошел кто-то высокий. Саша приподнял голову: кто бы это мог быть? Узнал: Сулейманов.

Мысли подростка переметнулись к Сулейманову. Ребята говорили: нет того, чего бы не знал Сулейманов. Он точно знал, когда надо начинать сеять, когда приступить к боронованию, что лучше растет на том или другом участке, какую траву охотнее едят волы, как сохранить семена, что можно приготовить из бобовых, как пустить остановившийся трактор, почему потеет Грузовик — огромный, сильный конь... И когда он рассматривает даль, казалось, что он читает книгу природы.