Орёл умирает на лету

Перед спектаклем состоялось собрание. Дмитриев говорил о традициях колонии, о том, что колонисты всюду должны быть впереди. Ссылался на пример Петра Филипповича:

— Он добровольно пошел на фронт. Два раза тяжело ранен. Дважды награжден. У него вы учились жить здесь в колонии, у него же должны учиться и воевать.

Всем особенно понравилась речь Ольги Васильевны:

— Я помню, каким пришел в колонию Саша, — говорила она. — Я верила, что мы из него воспитаем настоящего человека. И скажу по секрету: мы мечтали сделать его инженером, да вот война помешала. Но это не беда, — победим врага, и почему бы тогда Саше не стать, например, морским инженером?

Так же тепло она говорила о Рашите.

Саша плохо слушал, он волновался, чувствуя ответственность этих минут. Издали пристально и настойчиво следили за ним глаза Лиды.

Его пригласили на трибуну. Волнуясь, он проговорил:

— Спасибо, что доверяете мне и Рашиту, посылая на фронт. За себя скажу: выполню приказ Родины. Буду драться с врагами, пока мои руки держат оружие, пока бьется мое сердце.

В первую минуту зал молчал, все ждали длинной речи, потом дружно зааплодировали.

Спектакль играли не особенно мастерски, но зато искренне. Матросов носился по сцене, готовя крестьян к восстанию. Встав на табуретку, он орал:

— Ну, вали, мужики! Хватай, беднота, все крепости на земле!

Рашита, исполнявшего роль убитого в бою Пеклеванова, несли на руках, как знамя. Громко играл оркестр, пели «Вы жертвою пали в борьбе роковой...».

Когда Саша выбежал из клуба, на его глазах навернулись слезы. Шел, не думая, куда идет. Увидев перед собой старый дуб, он резко повернул к воротам.

— Саша! Ты куда?

Перед ним стояла Лида. Взглянув на старый дуб, она со страхом сказала:

— Уйдем, я боюсь его.

Стоял теплый осенний вечер. Ярко светила луна.

Неожиданно они услышали голос Рашита:

— Саша! Саша!

Оба встрепенулись.

— Пойдем, — сказала она. — Тебя зовут.

Он удержал девушку.

— Мы с ним еще увидимся. В одно училище едем.

Она не стала настаивать.

Мир купался в синей дымке. В лесу, что рядом, пели невидимые птицы. С того берега кричали:

— О-у! О-у! Лод-ку!

На лысой полянке, откуда в эту лунную ночь открывался вид на широкие просторы, под двумя соснами они остановились.

Оба молчали. Каждый думал о своем.

— Лида! — начал было он.

Она горячо перебила:

— Не надо говорить об этом сейчас!

— Ты знаешь, о чем я хотел сказать?

— Да.

— Когда же смогу сказать это?

— После...

В эту ночь дежурил по корпусу Володя Еремеев. Было уже далеко за полночь. Во всех восьми комнатах двухэтажного здания, серого и мрачного, бывшей монашеской обители, спали крепким предрассветным сном колонисты. Дежурный изо всех сил старался не дремать в это опасное для всех часовых время. Он с ненавистью смотрел на часы не только потому, что они шли медленно, но и потому, что их монотонное тиканье усыпляло. Володя взялся за книгу в коричневой обложке, принесенную кем-то из дневальных, и раскрыл ее на легенде, в которой рассказывалось о свадьбе между сыном Урал-Тау — Уралом и дочерью Иремель-Тау — Ак-Иделью. Калым за девушку Урал внес богатый — все леса, которые росли на его берегу. Хотя свадьба и не состоялась, но по древнему обычаю калыма не вернули. Поэтому сейчас на берегах Урала голая степь, а берега Ак-Идели покрыты густыми лесами...

Веки Володи сами закрывались. Он отложил книгу и, резко поднявшись, пошел по коридору, по очереди заглядывая в комнаты воспитанников. Но и движение не разогнало сон. Наконец он открыл дверь своей комнаты и не успел перешагнуть порог, как удивленно остановился: Саша, его сосед по койке, отчетливо докладывал кому-то:

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга! Знаю, не сдобровать, коли враг заметит. Не боюсь. Поверьте мне. Так точно, Александр Матросов.

Володя тихо окликнул:

— Саша!

Матросов ничего не ответил — он спал. Над койками поднялись головы остальных обитателей комнаты — Рашит Габдурахманов выглянул из-под одеяла, а Петенчук даже присел на койке.

— Вам что не спится? — спросил Володя, косясь на товарищей.

— Все мечтал он на море попасть, а угодил в пехоту, — вдруг тихо произнес Рашит.

Володя на цыпочках подошел к постели, одну минуту постоял не двигаясь, будто стараясь удостовериться, спит ли Саша. Матросов лежал на спине, длинные волосы упали на лоб. Он продолжал что-то говорить, но уже неясно и несвязно.

— Эх, не удалось мне попасть с вами! — с грустью прошептал Володя.

Все четверо и в один день подали заявление на имя военкома Кировского района, но призвали только двоих: Рашита и Сашу. И то лишь наполовину удовлетворили их желание — ребята просились сразу на фронт, а их направили в пехотное училище.

Вот сейчас Володя и охранял их сон, вместо того, чтобы самому собираться в путь-дорогу... Он снял с вешалки черную шинель — Саша любил все морское, — закрыл ею Матросова, потом круто повернулся и вышел.

Ребята молча и внимательно следили за всеми движениями Володи.

— А все-таки жаль парня, — проговорил Рашит.

Неясно было, кого он жалел: пехотинца, мечтавшего о море, или колониста, не попавшего в пехотное училище. Петенчук промолчал.