Орёл умирает на лету

— Матросов не вернулся?

— Нет, — отвечал тот, не поворачивая головы.

— А кто это третий спит?

— Семен Воробьев вернулся из госпиталя.

Рашит ложился снова, но сон не приходил. Он услышал голос Гнедкова:

— Жаль парня.

Рашит резко приподнялся на локте.

— Что ты хоронишь его раньше времени?

Гнедков не отозвался.

— Разговорами теперь не поможешь, — вздыхали бойцы.

Целый день прошел в заботах. Но что бы ни делали разведчики, все получалось с прохладцей, без обычной энергии.

Сидели в темной избе, лениво перебрасывались словами. Неожиданно открылась дверь — на пороге появился Матросов.

— Ребята! — крикнул он, не скрывая своей радости.

— Сашка! — бросился к нему Рашит.

— Раздавите, медведи! — говорил Саша, освобождаясь из объятий товарищей. — Проголодался, как волк. Дайте чего-нибудь поесть, замерз здорово.

Пока Матросов сбрасывал шинель, на столе появился солдатский котелок.

Саша жадно набросился на еду. Но ему не давали покоя, — то один, то другой расспрашивал, что случилось с ним, как он добрался до расположения полка.

— Добил его? — допытывался Гнедков.

— Сдал в штаб.

— Как? Ты его сумел привести? — спросили разом несколько человек.

Матросову пришлось подробно рассказать о том, как он сбил офицера с ног и как целый день они лежали под своим и вражеским огнем.

— А каким ударом ты его оглушил? — непременно хотел знать Рашит, постоянный противник Матросова по рингу в уфимской колонии.

Саша, проглотив очередной кусок сала, ответил со смехом:

— Ну, известно, левым снизу, в подбородок...

Рашит восхищенно воскликнул:

— Это твой любимый удар...

«15 февраля 1943 года.

Все страшно устали. Чуть не валимся с ног. Даже угроза смерти, казалось, не заставит нас далее продолжать этот бесконечный марш. Бесконечный и будто бессмысленный...

Неожиданно Саша вскрикнул:

— Равнение направо!

«Чего ему вздумалось шутки шутить, до того ли, — рассердился я. — Да еще от ротного влетит. На кого такое равнение...»

— Очумел, что ли?

Нехотя поворачиваю голову и кого же вижу... На опушке, в нескольких метрах от нас, стоит мальчишка лет шести. Честное слово, не старше. У парнишки глаза как у взрослого, серьезные, почти солдатские. Оттопыренные губы, словно у обиженного человека на весь мир. Услышав команду, хлопец как будто даже вытянулся... Вижу, занятный малый, хоть и весь в заплатках.

Командир роты, естественно, немедленно отреагировал на остановку. Он же не понимал, отчего мы столпились?

— Кто подал команду? — сердито рявкнул он. На его месте любой бы вышел из себя.

Лишь приметив пацана, чуточку смягчился. И то, по-моему, ненамного.

— Ты, братец, куда держишь путь?

— К партизанам.

— Почему один?

— Всех моих до единого разбомбили. Я один уцелел.

— Так вот оно что!

Кто-то протянул мальчишке три сухаря. Свой сухой паек.

— В этом есть смысл, — похвалил ротный солдата.

Никогда ведь не знаешь, как поведет себя человек в той или иной конкретной обстановке.

— Я посажу тезку на плечо,— ни с того ни с сего заторопился Матросов. — Не оставлять же сироту в лесу?

Мальчишка, однако, на чужое плечо не согласился. Он стоял на своем:

— Мне с вами не по пути, — сказал он важно. — Для Красной Армии я неподходящий. А для партизан я могу пригодиться.

Несмотря на свою мальчишескую юность, он до чертиков задавался.

— Где же мы тут разыщем партизан? — усмехнулся ротный. — Они действуют в немецком тылу, а этот лес, между прочим, с сей минуты стал советским тылом.

Саша не стал затягивать переговоры.

— Ну, без фокусов, — проговорил он. — Ты мне как-никак тезка, и у нас не может быть никакого расхождения в поступках.

— Что же я в твоей роте стану делать? — спросил напоследок хлопец.

— Лупить фашистов.

Занятный малый, раньше времени повзрослевший, с этой перспективой как будто согласился. По логике вещей и не мог не согласиться.

С этой минуты, как только мальчишка зашагал рядом, усталость как рукой сняло. Может быть, нам чуточку стало стыдно перед мальчишкой? Может, сил прибавилось? Не знаю. Одним словом, дальше зашагали, точно под военный марш. Бывает же так...»

«17 февраля 1943 года.

— Мальчишка тот по всем данным двужильный, — проговорил Саша, как только выдался отдых.

— Тоже придумал!

— В медсанбате, куда я его отвел, трогательное у нас прощание состоялось. «Тезка, — сказал он важно, — я тебя разыщу после войны, так и знай...» Такой разыщет, не сомневаюсь. Вот какой перспективный парень нам на пути встретился.

Где-то бухают пушки. А сверчку, залезшему под печку, хоть бы что! Сверлит себе без умолку...

— Отец у меня тоже был двужильным, — вздохнул Саша. — В гражданскую войну трижды умирал... Однажды уже его совсем собирались предать земле, но старик не дал себя захоронить. После второго ранения даже военный врач отрешился от него. А мой батька и не собирался отправляться на тот свет. Третий случай вовсе уж был сногсшибательным — на нем насчитали двадцать восемь ран. Тут уж видавшие виды солдаты махнули рукой: «не жилец...» Отец, между прочим, не утвердил такой приговор. Остался жить».