Орёл умирает на лету

Сделав последние усилия, они доползли до опушки. Матросов, нырнув под прикрытие сосны, опрокинулся навзничь и стал дышать как паровоз: ему никак не хватало воздуха. Впервые ему пришлось так близко взглянуть в глаза смерти.

Отдышавшись, он присел. Сейчас, стало быть, надо подаваться в свою часть. Его, может, уже потеряли. Только собрался отползти дальше, в глубь леса, когда он приметил безусого. Молоденький солдат, ничуть не скрываясь, шел по направлению к полю боя. Туда, откуда еле живой выполз Саша.

— Эй ты! — решил своим долгом предупредить Матросов безусого. — Там вовсю стреляют!

Тот лишь усмехнулся:

— На войне, конечно, положено палить.

— Могут убить!

— Если мы все будем скрываться за деревьями, кто же станет спасать раненых?

Солдат, не обращая внимания на канонаду, двинулся дальше. Матросов с затаенным дыханием следил за отважным воином. В его душе происходила в эту минуту отчаянная борьба: «Смогу ли я, — спрашивал он себя, — вот так же храбро двинуться вслед за безусым?»

Раздумье продолжалось самую малость. Совесть не позволила Матросову увильнуть от отчаянного санитара. Он двинулся за безусым.

Вдвоем они вынесли пятерых раненых. Заодно вытащили и восемь винтовок.

— Ладно, теперь можешь сматывать удочки, — сказал безусый. — Тебя уже, наверное, похоронили в своей роте. А ко мне подошло подкрепление.

В самом деле, к нему подошло на подмогу еще несколько санитаров.

Саша направился в свою роту. Куда бы он ни ступал, везде сидели солдаты, склонившись над котелками.

С большим трудом он разыскал свое подразделение. Его окликнул Рашит, с перевязанной головой:

— Топай на кухню, пока не поздно, — сказал он.— Аппетит разгорелся у всех, каждый добавку просит...

После освобождения Елизаветина гвардейская стрелковая дивизия была переброшена к дальним подступам Ленинграда. Если бы Саша имел карту и мог проследить по ней весь пройденный путь за последний месяц, то получилось бы несколько кружков и петель в районе севернее города Великие Луки. 25-й гвардейский полк несколько раз форсировал Ловать.

Их путь лежал через опаленные леса. Мелькали почерневшие стволы обезглавленных берез, обугленные сосны.

В глазах рябило. Устало плелась рота. Неизвестно, как еще находили бойцы силы для того, чтобы переставлять ноги.

Рашит незаметно оглянулся. Саша шел, покачиваясь, не отрывая своего взора от мелькающих пяток Гнедкова. Иногда Матросов как будто засыпал на ходу, но через несколько шагов с усилием открывал глаза.

— Саша! — окликнул Рашит.

Матросов промолчал. Рашит дотронулся до плеча своего друга и ласково сказал:

— Саша, снимай вещевой мешок. Вижу, умаялся.

Матросов, собрав последние силы, выпрямился, подтянулся, поправил на спине вещевой мешок, удобнее накинул на плечо автомат и подмигнул другу.

В этот миг по всей колонне прошла зычная команда, повторенная десятками голосов:

— Привал!

Соснин улегся, подложив под голову вещевой мешок, забросив ноги на пень и посмеиваясь, продолжал:

— Другой присугорбится, муторно ему, а бывалый солдат ко всему пристроится...

Бойцы заулыбались и молча последовали примеру старшины. Матросов закрыл глаза, не успев спрятать счастливую улыбку. Рашит повалился рядом.

Но заснуть Матросову не удалось. Он вскоре приподнялся, услышав вокруг себя шум. Оказывается, гвардейцы окружили Бардыбаева, вернувшегося из госпиталя. Саша тоже подошел к командиру отделения.

— Привет, сержант, — протянул руку Саша, — жив, цел и даже поправился.

Бардыбаев, подавая руку, сказал озабоченно:

— Чуть не забыл, в штабе дали письмо для тебя.

Матросов схватил конверт. С волнением прочитав его, он окликнул Рашита:

— На, читай!

— «В бою смертью героя погиб Петр Филиппович», — прочитал он. У Рашита дрогнул голос, однако, сдержав себя, продолжал: — «Я проплакала весь день. Вечером пошла к Ольге Васильевне. Мы сидели долго в холодной квартире, обняв друг друга. Ольга Васильевна тяжело переживает сообщение о гибели Петра Филипповича, я утешала ее, как могла. Сейчас пишу тебе о нашем общем горе и уже совсем не плачу, честное комсомольское слово».

Командир отделения Бардыбаев потушил единственную свечку и в темноте строго приказал:

— Кончай разговоры, всем спать...

Над Ломоватым бором опустилась ночь. Саша долго ворочался, хотя все уже давно заснули. Тихо храпел Сергей Гнедков, посвистывая носом, точно вторя ветру, стонал и громко разговаривал во сне Михаил Бардыбаев.

«20 февраля 1943 года.

— Ты не спишь?

Я уже почти засыпал, когда Саша стал будить меня.

— Чего тебе не спится? — буркнул я.

— Если бы вот сейчас, перед боем, ротный, допустим, меня спросил: о чем я мечтаю, знаешь, как бы я ответил?

— Откуда мне знать, что у тебя на уме?

— Я бы выпросил у судьбы свидание с Лидой.

— Вот чудак! Я бы выпросил себе что-нибудь более реальное...

Саша замолчал, но своего добился — сон как рукой сняло.

Я подумал: с кулачного боя началась наша дружба с Сашей. Я тогда был командиром отделения, а он только что прибыл в колонию. Потом в «Белом лесу» оба являлись бригадирами. В училище снова рядом, и тут — однополчане.