Орёл в стае не летает

– Если ты, Александр, пойдёшь по стопам отца и получишь престол, обладая которым возьмёшь на себя управление народом Македонии, на одну судьбу тебе надеяться не следует. Ведь в человеческом мире нет ничего устойчивого и твёрдого, и даже солнце держится только до вечера; первая же превратность нарушает, изменяет и путает все человеческие жизни. Я уверен, что ты переступишь черту, определённую божественной судьбой, ты наверняка захочешь большего. – Голос Аристотеля зазвучал торжественно, – ты добьёшься всего, чего захочешь сам. Война будет твоим ремеслом. Черпай смелость свою, полагаясь не на судьбу свою, а на свои добродетели, умение хорошо и благоразумно поступать в пределах общепринятых гражданских правил.

Александр ловил каждое слово, осознавая, что такого откровенного вечера с наставником больше не случится.

– Сила твоя, Александр, как военачальника, стратега, должна исходить не из численности армии, а из политики, которую будешь проводить в покорённых городах, что дашь ты гражданам тех городов вместо независимости и свободы. Действуя правильно, ты надежнейшим образом сохранишь и будешь иметь в безопасности всё здание своей власти.

Ночь прикрыла землю крыльями, словно чёрным покрывалом, а учитель, вдохновлённый вниманием добросовестного слушателя, ученика, продолжал с увлечением давать советы. В конце разговора неожиданно всплыла тема жизни и смерти.

– У тебя, Александр, героическое будущее, я уверен. Тебя ожидают походы и сражения со всеми трудностями и невзгодами, и смертельными опасностями. У большинства людей страх перед смертью столь велик, что они даже не дожидаются её обычного прихода. Одни, оказавшись на корабле во время бури, понимая, что корабль пойдёт ко дну, кончают жизнь самоубийством; другие, попав в окружение врагов, делают то же самое, хотя уверены, что ничего страшнее смерти их не ожидает. Стоит устранить страх смерти, как больше тебе нечего будет бояться. Думай, что смерть для нас – ничто: ведь всё и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений. Когда мы есть, смерти еще нет, а когда смерть наступает, нас уже нет. Стало быть, самое ужасное, на вид, из всех зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения.

Наставник и Александр расстались за полночь, пообещав видеться и непременно писать друг другу. На прощание крепко обнялись.

Глава 18. Македоняне в Скифии

Мать и сын

Возвращение Александра в Пеллу явилось для него большим событием, означавшим, что он нужен отцу и теперь будет всегда при нём, исполняя поручения. Олимпиада смотрела на сына с гордостью и удивлением – растительность на лице выдавала возмужание. Нерастраченная любовь к сыну, взрослеющему на глазах – это всё, что теперь у неё оставалось; она с надеждой будет ждать счастливого дня, когда Александра объявят царём Македонии. Ради этой мечты мать была готова на всё!

Филипп, верный обещанию перед царём Атеем, отбывал в Скифию. Перед отъездом в присутствии Антипатра и других советников он передал Александру царский перстень – знак высшей власти в Македонии. Общаясь с матерью и придворными, вскоре Александр с огорчением узнал, что отношения между отцом и царицей перешли все допустимые границы, и об этом говорил теперь всякий. Филипп не только пренебрегал супружеским долгом, но по такому поводу не упускал случая нелестно высказываться перед близкими друзьями. Поговаривали о новой свадьбе, ссылаясь на молву, будто царь подбирает знатную невесту из македонского рода…

Слухи оказались недалеки от правды. Несмотря на зрелый возраст – Филиппу исполнилось сорок четыре года, – его охватил новый любовный позыв. На этот раз возлюбленной оказалась пятнадцатилетняя Клеопатра, ровесница дочери Филиппа от Олимпиады, тоже Клеопатры. Рано оставшись без отца, она воспитывалась в доме опекуна, родного дяди, честолюбивого военачальника Аттала. Узнав о намерениях Филиппа, которые тот уже не скрывал, он понял, что судьба македонского престола теперь в его руках. Опекун больше не препятствовал сближению царя с приёмной дочерью (он поспешил удочерить Клеопатру), но ситуацию со свиданиями контролировал как мог. Когда Филипп, в привычной своей манере, возжелал её, не обременяя себя лишними обязательствами, девица неожиданно повела себя как опытная соблазнительница. Довела царя до состояния неуправляемой страсти, и в нужный момент заявила, что бережёт девичью честь до замужества. Услышав отказ, Филипп охладел чувствами к Клеопатре, перестал общаться даже с Атталом, что не на шутку обеспокоило военачальника. Он уже решился сменить тактику поведения своей подопечной и об этом намекнуть царю, как Филипп сам надумал пойти на окончательный разрыв с Олимпиадой, связанный с отречением её от звания царицы. Аттал был в восторге!