Оркестр меньшинств

Хотя обещание спасения оставалось твердым – медсестра дважды отправляла моему хозяину сообщения после их встречи, а во второй раз добавила желтую смеющуюся рожицу и повторила, что он «хороший человек», – после прочтения письма Ндали его обуял страх. Он не отпускал моего хозяина всю оставшуюся часть ночи, изматывая его мозг мелькающими мыслями о том, что другие мужчины крутят с ней любовь. Это состояние отпустило его ранним утром, когда в комнату постучал Тобе и спросил из-за двери, пойдет ли он в церковь.

– Если пойдешь, увидишь там много наших, и поверь мне: тебе это понравится. Сможешь поблагодарить Бога за все, а еще мы сможем купить там на рынке какую-нибудь еду, чтобы потом приготовить. Мы должны начать готовить до начала занятий завтра.

Мой хозяин сказал, что пойдет.

Немного позже они шли по дороге, похожей на ту, по которой он шел в четверг, после того как его выставили из такси. Улицы были узкие, а дома, казалось, стоят вплотную друг к другу. Он увидел парикмахерскую из стекла. Перед ней стоял человек, курил, выпускал дым в небо, он крикнул им «Arap!», когда они проходили мимо.

– Твой папа arap! – крикнул ему в ответ Тобе.

– Твой папа, мама, все arap! – сказал мой хозяин, потому что Тобе ему уже говорил: если слышишь это слово, значит, тебя называют рабом.

– Не обращай на них внимания, они идиоты. Ты только посмотри на этого грязнулю, который называет нас рабами. Вот в чем дело. Они такие глупые.

Они пересекли безлюдную улицу, где дома находились за заборами с калитками, как в Нигерии. На каждом углу стояли большие зеленые металлические ящики с мусором. А на одной из улиц, по которым они шли, Тоби показал на какое-то здание и сказал, что белые люди из Европы любят сюда приезжать и смотреть на него. Это здание было построено из тяжелой глины и не было похоже ни на что, виденное моим хозяином прежде. Он был восхищен. Здание с мощными колоннами не имело крыши. Тобе громко – вероятно, для того чтобы его услышал пожилой европеец, который фотографировал это сооружение, – предположил, что это храм какому-то греческому или римскому богу. Древний храм, уничтоженный временем, сохранивший свою старую красоту под кожей руин. Но в некотором роде храм был красив и по сей день, потому что и развалившийся оставался зрелищем, посмотреть на которое приезжали люди. Красота руин: странное это дело.

Свернув на улицу, от которой, по словам Тобе, было рукой подать до церкви, они увидели других людей цвета кожи великих отцов, четверых мужчин, двое из них с козырьками, все двигались в сторону церкви. С этой группой они и вошли внутрь. Церковь была полна, и один из тех, кого они видели в квартире с нигерийцами в кампусе – звали его Джон, – рассаживал пришедших, предлагал стулья тем, кому не хватило места. Здесь было много черных студентов и несколько белых. Белый человек, но похожий не на турок, а на тех, кто много лет правил страной старых отцов, стоял перед алтарем впереди, он говорил с тем же произношением, что и Ндали, и мой хозяин сразу же узнал в нем британца. Человек говорил о необходимости петь от всего сердца. Мой хозяин и Тобе сели в самом конце, за двумя людьми, которые показались ему знакомыми.

Он вспомнил церковь своего детства, в которую перестал ходить. Его отец перестал ходить туда после смерти матери, рассердившись на Бога, который позволил умереть его жене во время родов. Мой хозяин продолжал еще посещать церковь некоторое время, пока случай с гусенком не изменил его. Гусенок заболел, отказывался есть и падал при ходьбе. Моему хозяину пришла в голову мысль взять его в церковь, где он слышал об исцелении верой, о прозревшем слепом. И он взял гусенка в церковь, нес его, прижимая к груди. Его остановили у церковных дверей два привратника в форме, которые решили, что он спятил, если приносит животное в церковь. Тот случай убил его веру в религию Белого Человека. Почему Бог, который заботится о людях, не может позаботиться о больном животном? В то время он не мог понять, почему человек не может любить птицу так, как любит людей. Надеясь, что он обратится в религию благочестивых отцов, я поощрял его решение, добавив ему мысль, что если он пойдет со своим животным в святилище одинани[86], то Ала, или Нджокву, или любое другое божество не прогонит его. Но он, как и многие из его поколения, отверг эту мысль.

Теперь он стал слушать еще внимательнее – проповедник заговорил о жизни и воскресении. Человек говорил о Джизосе Крайсте, о том, как он умер и воскрес. Проповедник, чей голос витал в воздухе, становясь то громче, то тише, говорил о том, что только истинное христианство может привести к обретению жизни после воскресения, к вставанию после падения, а веки моего хозяина начали смыкаться. Он открыл глаза, потому что теперь проповедник обращался к нему. Мой хозяин был свидетелем того, как, будучи потерянным, человек может упасть в бездну, но все же подняться и восстановиться.