Оркестр меньшинств

Мой хозяин положил телефон и ополоснул руки в пластиковой миске, куда набросал кости рыбы бонга, поданной с супом эгузи. Он заплатил дочери ресторатора, чья манера носить шарф, сложенный наподобие птичьего хвоста, часто напоминала ему Моту. Он взял зубочистку из пластмассовой вазочки и вышел на солнце. Он помахал уличному продавцу, который предлагал воду в маленьких запаянных пакетиках, выкрикивая свой призыв: «Покупайте «Чистую воду», покупайте «Чистую воду!» Агуджиегбе, эта покупка и продажа воды всегда меня поражала. Старые отцы даже во времена засухи и представить себе не могли, что воду – самое изобильное предусмотрение самой великой богини земли – можно продавать так, как охотники продают дикобразов! Он купил одну упаковку «Чистой воды» и засовывал в карман десять найра сдачи, когда телефон зазвонил снова. Он вытащил телефон из кармана, хотел было раскрыть его и ответить на звонок, но засунул назад в карман. Он выплюнул зубочистку, открыл упаковку с водой, выпил все содержимое и бросил ее в ближайший куст.

Мой хозяин злился. Но злость в такой ситуации нередко становится плодовитой кошкой, которая приносит пометы один за другим, и злость уже заронила в него ревность и сомнение. Потому что, возвращаясь к фургону, он не уставал спрашивать себя, зачем ему отдавать себя женщине, которая, кажется, ничуть его не любит. Я осенил его мыслью, что ему нет нужды раздражаться на нее, и предложил подождать, пока он не услышит ее объяснения и не узнает всю историю.

Он не ответил на мое предложение, а просто вошел в фургон и, все еще пребывая в ярости, поехал по Бенд-роуд мимо большой колонны, на которой было написано название города. Он выехал на трудный перекресток, где между его фургоном и другой машиной вклинился трехколесный автомобиль, и если бы он не ударил по тормозам, то врезался бы в трехколесный кеке напеп[30]. Водитель маленькой машины выругал моего хозяина, съехавшего на обочину.

– Дьявол! – крикнул мой хозяин этому человеку. – Вот так вы и помирай. Твой ехай обычный кеке напеп, но твой ехай как грузовик.

Пока он кричал, зазвонил его телефон, но он не стал его доставать. Он проехал мимо собора Матери Божьей, где давно не был, потом по маленькой улочке до своей фермы. Он заглушил двигатель, достал телефон и набрал ее номер.

– Что ты делаешь? – закричала она в телефон. – Что?

– Я не… – сказал он, тяжело дыша в телефон. – Я не хочу говорить с тобой по телефону.

– Нет, ты должен со мной говорить. Что я тебе сделала?

Он отер пот со лба, опустил окно.

– Я рассердился, что ты сделала это снова.

– Что я сделала снова, Нонсо?

– Ты меня стыдишься. Ты прервала разговор, потому что кто-то вошел в комнату. – Он слышал, что его голос возвышается, что он говорит громче, впадает в неистовство, говорит тоном, который она часто называла грубым. Но он уже не мог остановиться. – Скажи мне, кто открыл дверь, когда ты отсоединилась?

– Нонсо…

– Ответь мне.

– О'кей. Моя мать.

– Ну, ты видишь? Ты отказываешься от меня. Ты не хочешь, чтобы твоя семья знала обо мне. Ты не хочешь, чтобы они знали, что я твой парень. Ты же видишь, ты отказываешься от меня перед лицом твоей родни, Ндали.

Она пыталась возразить, но он все говорил и говорил, не давая ей вставить и слово. Теперь он ждал, когда она ответит, волновался еще сильнее, не потому, что тон выдавал его, но и потому, что назвал ее по имени, а делал он это, только когда очень на нее сердился.

– Ты здесь? – спросил он.

– Да, – ответила она после паузы.

– Тогда давай говори.

– Где ты сейчас? – спросила она.

– Дома.

– Тогда сейчас буду.

Он сунул телефон в карман, и безмолвная радость наполнила его. Было очевидно, что она не собиралась приезжать к нему, разве что через несколько дней, но он хотел, чтобы она приехала как можно скорее. Потому что он тосковал без нее и злился отчасти и из-за этого. Еще он злился из-за тревоги, которая поселилась в нем, пока Ндали не было, и стала еще навязчивей, когда он решил жениться на ней. Как это часто случалось с ним – и с большинством людей, – сомнительная идея достигла степени убежденности. Поначалу люди верят таким мыслям, но спустя какое-то время их взгляд становится острее, проницательнее, они начинают видеть ущербность своих планов. Вот почему несколько часов спустя он понял – словно это было долго скрыто от него, – что он не богат, не очень красив, а по уровню образования не выше средней школы. Она же, по контрасту, в ближайшем будущем должна была окончить университет и стать врачом (хотя, Эгбуну, она много раз говорила ему, что будет фармакологом, а не врачом). Ему было необходимо, чтобы она успокоила его каким-то образом, сказала, что он ошибается, что он не ниже ее, а такой же, как она, ровня ей. И что она любит его. Согласившись приехать, именно она и настроила его на такой лад, хотя сама и не знала этого.