Орхидеи еще не зацвели (СИ)

— Твоя правда, дочка. Он не был глуп, этот Чарльз. Он бы не стал поднимать столько шума из-за какой-то дворняжки, ведь я не думаю, что у нее даже есть родословная. Ну, пламя из ушей…

— Изо рта, мама.

— Ну, изо рта. У дяди Джона шимпанзе тоже курил. Здесь впору побеспокоиться о бедном животном. Курить вредно, да и дорого. И конечно, курящая обезьяна рано или поздно сожжет дом. Но собака, гуляющая по болотам, не представляет подобной опасности и вообще не создает неудобств. Ее даже не приходится прятать от страховых агентов, а скорее наоборот, ее бы с некоторыми из них следовало познакомить, чтобы узнали, что такое страх. Первое упоминание о баскервильской собаке относится к 1642 году, как я помню, и она тогда уже курила. Так что теперь бросать поздно, и все, что можно ей посоветовать — продолжать в том же духе.

— 1642… в этом году мы, то есть британцы, захватили Бенгалию, — сказал я. — Может быть, речь идет не о собаке, а о расплодившихся на болотах черных бенгальских тиграх?

— В этом же году была открыта Тасмания, — парировала моя ненаглядная. — Может быть, в Гримпене буянит сумчатая кенгуровая собака-дьявол?

— В сумке у нее фонарик.

— Там у нее вставная челюсть.

— Фляжка с керосином, — подключилась к обсуждению моя будущая теща. — Точно фляжка с керосином. И коробка спичек. Она отглатывает из фляжки, подносит спичку, а потом подымает свою окровавленную морду и делает «ха!».

Глава 27

Я шел по болотам заплетающимися ногами человека, который только что обручился и вдобавок познакомился с будущей тещей. Кочки качались у меня перед глазами, скалы скакали. Элизу я отвел в «Четыре петуха», там ни Степлтона, ни Генри не оказалось, а сам отправился пешком в Баскервиль-Холл и, конечно, сбился с пути. Солнце уже клонилось к закату, и стало слегка подмораживать. Я влез на торчащий посреди зеленой равнины гранитный столб и с его неровной, уступчатой вершины оглядел расстилавшиеся внизу болота, окаймленные мглистым туманом. Сквозь него, словно сказочные декорации, проглядывали холмы. Вдали, по левую руку, виднелось странное нагромождение камней, из центра которого, разлетаясь на ветру хлопьями, шел агатовый дым. Похоже, там были жилища древних людей; их нынешние обитатели оказались, по крайней мере, достаточно продвинутыми, чтобы раздобыть спички. «Возможно, у них есть сведения о том, как добраться до Баскервиль-Холла, — подумал я — ведь замок тоже не вчера воздвигли». Собственно, выбора у меня не было, и я пошел на дым.

Кругом было удивительно тихо, лишь тяжелый, похмельный ворон хрипло клялся в вышине: «Больше никогда! Больше никогда!». «Не зарекайся, пьянь» — мимоходом ответила чайка. Голые просторы болот, безлюдье, неразгаданная тайна, важность предстоящего события и в значительной степени холод — все это заставляло находящихся у меня в организме жуков и сороконожек разминать конечности с особым рвением. Наконец, из тумана вынырнули каменные пещеры, и подойдя к ним, я с радостью убедился, что место здесь обжитое. Между камней шла довольно внятная тропинка, вдоль которой, как вехи, валялись окурки. Не сказал бы, что мне в совершенстве знакомы методы Шерлока Холмса, но полагаю, если бы он решил определить, в каком табачном магазине куплено большинство представленных здесь экземпляров, его бы постигла неудача, весьма обидная для честолюбивого сыщика. Поэтому у него наверняка бы хватило ума и наблюдательности этих окурков не заметить — именно в таких вопросах гении превосходят нас, простых смертных. Они умеют произвести впечатление, а мы погрязаем в деталях.

Упс! — мимо меня резво пронеслась банка (Холмс бы сразу определил, что это банка из-под сардин) и ударилась о ближайшую скалу, после чего, естественно, упала. То ли она героически перелетела через гряду камней, то ли ее выбросил часовой, который прятался неподалеку. Если ты занят разглядыванием окурков, то, конечно, не будешь отвлекаться на всяких там часовых, даже если их обижает подобное невнимание, и они швыряют банки.

Я крадучись подходил к каменной дыре, за которой, по моим предположениям, мог быть костер — точь-в-точь, как Степлтон, когда его сачок уже занесен над бабочкой! До сих пор пещерные люди, видимо, сидели тихо, но тут их словно прорвало. Послышался грубоватый смех и пение на варварском наречии, кажется, славянском. В этом суровом месте оно производило тоскливое, гнетущее впечатление. Сколько их, куда их гонит, что так жалобно поют? Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают… в общем, добавь сюда сани и пару волков, и выйдет вылитая Москва, Красная Площадь, час пик.