Орхидеи еще не зацвели

— Я всегда понимал это, — тихо и печально сказал Степлтон. — Но все же прошу дать мне шанс.

— Ах, пожалуйста, — сказал Генри с жестокостью какого-то там античного бога, не помню, как его звали, у моей тетушки Дафны так же звали предыдущего кота, и я тоже постоянно забывал его кличку, в общем, он сказал с жестокостью античного бога и тетушкиного кота, который тоже был не сахар: — Хоть сто шансов.

И отвернулся.

Глава 29

Хористы и К^о восприняли появление младшего Баскервиля как праздник рождественского масштаба. Комизм ситуации — левые радикалы спасают местного феодала из лап адского пса и везут его в родовой замок на бронепоезде — нашел отклик в их грубых сердцах. Конечно, плохо, что часть публики считает его мной, но экипаж машины боевой был в курсе дел. Баскервиль, в свою очередь, достойно оценил гардероб мистера Петлюры. Возможно, при этом он испытал ностальгию, но может быть, это просто была радость узнавания, знакомая нам с детства.

Когда мы пришли, товарищи как раз откупорили новую бутыль samogon'a (это название напитка из редиски). Не берусь судить, сколько влаги было в бутылке, но явно больше галлона. То есть я хочу сказать, было изначально, а не в момент нашего прихода, потому что у них было пять минут форы.

— О, — воскликнул один из хористов, — кровопийца явился! Ну, упырь воли народной, бросай кости сюда. Держи кружку, присасывайся.

— Кто бы мог подумать, — произнес другой с лукавинкой, — что средневековый призрак испугается пулемета! Мы-то думали, для него это — все равно, что… ну, блоху вычесать.

— Так у него антикварные блохи, — заметил я. — Он их слишком ценит, чтобы вычесывать из пулемета.

— Но почему? — искренне удивился один из парней. И подумав, добавил: — Но как? (раздался дружный хохот)

— А кстати, — спросил еще кто-то, — наследник, вслед за покойным (общий хохот) мистером Чарльзом, будет баллотироваться от консерваторов?

— Вот уж нет, — горячо воскликнул Генри, — кто как хочет, а я не буду! (общий хохот)

— Отчего же?

— Не хочу! (крики: Правильно! Еще бы! Так держать!)

— Да отчего же?

— Они же все там учились в спецшколах, в крутых университетах. Гетры особые носят, понимаешь, и друг у друга галстуки разглядывают (хохот). И горячо обсуждают (хохот). На всех смотрят с видом пупов Земли, у которых только проклюнулись глаза на бренный мир (хохот). И тут я со своим непотребным американским акцентом, что ж я сам себя не слышу, что ли? До сих пор я вел жизнь простого мустангера, привычки у меня самые простые.

— Пролетарские? — участливо уточнил один из хористов, нежно поколупавшись в носу.

— Мустангерские, уж точно. Эти ребята меня в свой песочник ни за что не пустят.

— С деньжищами пустят! — предположил, кажется, второй хорист. Или четвертый. Ну, тот, что в каракулевой шапке и усами, как у сома. — Им денежку покажи, и они штаны спустят (хохот).

— Охота же мне показывать денежку, — сказал Генри, — чтобы они штаны спустили. Тут и бесплатно охотники есть!

— Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом… — пропел кто-то хриплым, сорванным голосом.

— Нет, — продолжил Генри, воодушевляясь, — не их спущенных штанов я взыскую! Я хочу видеть их астенические бледные задницы вполне даже в штанах, прыгающие, как горох, по Парк-лейн (хохот, свист, крики: правильно!), а за ними чтобы гналась зверская толпа с молотками (хохот, улюлюканье)… С серпами (хохот). Или, там, с топорами (гомерический хохот), — поразмыслив, добавил он. — Конечно, лучше с топорами (крики: Правильно! Правильно!). Лично я буду с топором (смех, крики: вау!) В смысле, со своим томагавком…

Ну и так далее. Я уж было подумал, что самое время сходить к машинисту и сказать ему, что пора, мол, трогаться, потому что как бы слегка темнеет, но тут он явился сам и сказал, егозливо потирая руки и приплясывая, словно от холода:

— Так, товарищи, у вас есть чо пожрать?

— Что это тебе, Уил, на ночь глядя, жрать захотелось? — спросил мистер Петлюра, явно с какой-то задней мыслью.