Орланда

— В этом отношении я уже переменился. Вино теперь меня не усыпляет, а бодрит и веселит. Ты, кстати, начинаешь засыпать только потому, что боишься собственной живости. Уверен — ты хочешь есть и обожаешь крабов, так что ешь, пей. И успокой свои воображаемые страхи. Я — не мама, я — часть тебя, та часть, которая не выносила вечных маминых опасений. Со мной ты в безопасности.

Эта мысль удивила Алину.

— Как я могу быть в большей безопасности с вами, чем в одиночестве?

— Потому что ты не внушаешь мне страха. Ты прекрасно знаешь, что люди, как и собаки, чувствуют страх и от этого боятся еще сильнее: мамина обеспокоенность порождала твой страх, а у меня вызывала ярость, но ты меня никогда не слушала. Напрягись и вспомни: ты никогда не могла заставить себя не думать об этом.

— О чем? — переспросила Алина, и это не было игрой: она была так растерянна, что все время теряла нить разговора.

В ответ он рассмеялся, Алина вернулась в тему и снова покраснела, но неукротимое любопытство победило стыдливость.

— Ну, и как это?..

— Потрясающе! Разница — невероятная.

— Лучше?

— Не стоит смешивать все в одну кучу. Я лучше ощущаю себя в мужской ипостаси, чем внутри тебя, взаперти, но это мамина вина. «Алина! Девушка не делает того, девушка не делает сего…» — и так изо дня в день, из года в год. Она ограничивала мои движения, мои мысли, мои планы! Достаточно взглянуть на тебя — такую сдержанную, заторможенную, такую гранд-даму, — чтобы оценить всю меру ее материнской удачи! Именно из-за нее ты никогда не пыталась заполучить Мориса Алькера — ты не способна искушать мужчину. А я — да, и им это нравится.

— Но не всем же!

— Ты удивишься, как их много, — даже я не ожидал! Кроме того, это, — он указал рукой на ширинку, — реагирует гораздо стремительнее. Там, где ты краснеешь, я возбуждаюсь.

— Прошу вас, — произнесла она почти машинально.

— Я держался в стороне от маминых заветов, вернее, это ты защитила меня, спрятав в тайниках души — причем ненамеренно! Именно по этой причине я остался гораздо более естественным существом. Воспитание адресовалось дочери — ей оно и досталось, меня не затронуло.

— Ты остался маленьким полудиким зверьком, — констатировала Алина и тут же подпрыгнула от неожиданности: она перешла с ним на «ты»! Орланда был в восхищении:

— Ага, вижу, ты примирилась с очевидностью!

Алина задумчиво жевала крабовый салат. Орланда болтал без умолку, но она его больше не слушала. Ее вселенная опрокинулась, но она не чувствовала смятения, которое накануне обдувало ее, как вихрь, между Мольером и Константеном Менье. «Я приспосабливаюсь, — сказала себе Алина, — должно быть, я отношусь к той породе людей, что всегда ко всему адаптируются, потому что это легче, чем бороться: раньше я подстраивалась под требования матери, а теперь этот молодой человек загоняет меня во что-то немыслимое, невозможное, и я поддаюсь. Наверно, у меня в принципе отсутствует личность? Или у меня их множество и одна может запросто отправиться погулять, а я и не замечу. Я похожа на многодетную мать, которая потеряла в магазине кого-нибудь из малышей и только вечером, укладывая всех спать, обнаруживает, что одна из кроватей пуста. Ладно, он, наверно, в Бюро забытых вещей, заберу его завтра. И вот на следующий день, отягощенная пеленками и посудой, она забывает о нем. О Боже, я снова прокололась! За ужином муж пересчитывает дочерей: да их только шесть! Что такое? Разве у нас их не семеро? Ты думаешь? — спрашивает она, слегка краснея. Он начинает перечислять свое потомство по старшинству, загибая пальцы: Каролина, Анни, Клодетта, Жизель, Изабель, Франсуаза… ну конечно, не хватает Мириам!

Нахмурив брови, Орланда смотрел, как она смеется.

— Я знаю, что очень остроумен, но сейчас вроде не сказал ничего особо пикантного?

Она не удержалась и пересказала ему свою фантазию.

— Какая ты дерзкая! Грешно смеяться над достойными матерями семейства, обремененными выводком детей: лучше вздохнуть сочувственно и предложить помощь. Кстати, ты никого не забыла — я просто сам ушел. И я не был девчонкой.

— Итак, подведем итог: говоря с вами, я говорю с собой? Как психи, которые бродят по улицам, бормоча что-то себе под нос, или водители, скучающие за баранкой?

— Разве они говорят сами с собой? Когда я еще жил в тебе, ты никогда не соглашалась пообщаться со мной. А я ведь мог дать тебе не один отличный совет. Ты признаешь, что я «вышел» из тебя, но упрощаешь: с той пятницы мы разошлись в разные стороны и я переживаю иной, отличный от твоего опыт.