Орленев

своего могучего самодовлеющего мастерства». Таких актеров ста¬

новится все меньше, и Орленев принадлежит к последним могика¬

нам этой славной когорты. После такого обнадеживающего вступ¬

ления Мокульский спешит оговориться, и Орленеву здорово от

него достается за то, что он растратил свой громадный «чернозем¬

ный» талант «по провинциальным захолустьям». Надо сказать,

что такие упреки повторялись тогда и в критике московской: «Ца-

ревококшайскам и Тетюшам отдал он жар души»,— не без над¬

менности писал столичный автор, одним взмахом пера зачеркивая

труд актера-просветителя. Есть у Мокульского и другие упреки

в адрес Орленева (типичный самородок, без традиций), однако

заканчивается его статья на высокой ноте: «Орленев, быть может,

старомоден, неровен, не гармоничен, но зато он вполне самобы¬

тен и, главное, прекрасен» 17. Его приезд в Ленинград стал замет¬

ным художественным событием.

Если его так встречают — зачем ему бросать гастролерство,

он еще поездит по России. Но вести тот образ жизни, который

он вел на протяжении десятилетий, ему трудно. Обязанностей

у него всегда было много, теперь их стало больше, кроме игры

и художественного руководства труппой еще прибавилась адми¬

нистрация, вплоть до бухгалтерии. В его записных книжках ря¬

дом с режиссерскими замечаниями теперь мелькают десятки фа¬

милий и столбики цифр: кому он должен и кто у пего в долгу...

От этих таблиц он готов выть! А положиться ему не на кого.

В одной поездке администраторы его подвели и безрассудно под¬

няли цены на билеты: «Теперь везде полное безденежье, а они

в такой кризис захотели обогатиться и, конечно, сели на мель, и

меня, неповинного, посадили с собой!» В другой поездке админи¬

страторы оказались людьми пьющими и явились к нему «с соблаз¬

нительными напитками, но я отклонил, как Гамлет отравленный

кубок». В третьей ему попались жуликоватые дельцы, иметь дело

с которыми неприятно и небезопасно. На кого же ему рассчиты¬

вать, если не на самого себя? Особенно теперь, когда никак не

угадаешь, чем кончится поездка — аншлагами или провалом?

В Орле он, например, собрал со спектакля шестьдесят пять руб¬

лей, попробуй прокорми на эти деньги труппу и семью!

Когда-то во время его первого вологодского сезона у антре¬

пренера Пушкина-Чекрыгина было любимое словечко — бюджет.

Орленев и спустя сорок лет поеживался, когда его слышал. Теперь

у всех на устах другое словечко, тоже модное — конъюнктура,

плохая конъюнктура, неблагоприятная конъюнктура... Ему не

нравится это латинское и нелегкое для русского произношения

слово и само по себе, не нравится и то, что оно означает. Вот

в Харькове, где его гастроли всегда проходили с успехом, чтобы

расплатиться с долгами, ему пришлось заложить гардероб для

«Федора», потом он его выручил, но каких усилий это стоило.

Он никогда не любил богатый постановочный стиль в театре, де¬

коративную красоту, даже освященную именами Бенуа и Добу-

жинского. Не любит он и современный конструктивизм с его

функциональностью и игрой в геометрические формы. Его

идеал — строгость и даже аскетизм на сцене. Но строгость, а не

нищета; декорации же, которые он возит с собой, так износились

и истрепались, что вполне подошли бы для «бурсацких аллего¬

рий» в исполнении чубатых переростков в прошлом веке.

Что-то ему надо делать. Может быть, в самом деле перейти

на окончательную оседлость и стать актером какого-нибудь сто¬

личного театра? Но это вовсе не так просто, хотя в качестве ре-

комендателя в его случае выступает Луначарский. В начале

1925 года Орленев пишет жене: «С Малым театром в условиях

не сошелся. Они, зная мои обстоятельства, уж очень захотели меня

прижать». Возможно, что и требования актера выходили за при¬

нятые нормы. Промелькнул Орленев и у Мейерхольда, об этом

есть интересная запись в воспоминаниях М. И. Жарова. Мемуа¬

рист точно не помнит, для какой именно роли пригласил Мейер¬

хольд старого гастролера (не то для «Гамлета», не то для «Царя

Федора»). Во всяком случае, Павел Николаевич на протяжении

какого-то времени приходил на репетиции в театр, сидел в ложе

и много и весело рассказывал о своей актерской жизни. Актеры

встретили его очень приветливо и слушали с большим вниманием.

«Шепотом, искоса поглядывая на сцену, где репетировал Мейер¬

хольд, он говорил: «Я уже, наверное, староват для Всеволода,

хотя... О-о, этот Всеволод! Он любому старому актеру «воткнет»

такой шприц, что сразу станешь молодым... Упрямый и требует

от актера многого... Ну, да вы молодые! Он и многое дает... На¬