Орленев

на одном полюсе коммерция, провинциальная заскорузлость, не¬

разборчивость вкуса, узаконенная третьесортность, на другом —

культ избранности и моды, сверхавангардизм, как сказали бы мы

теперь, декадентство, собравшее в себе пороки городской антиде¬

мократической «культуры верхов». Куда от этого бежать? На про¬

сторы природы, в патриархальность деревни?

В своей книге Мгебров вспоминает еще одну ночь, проведен¬

ную с Орленевым, на этот раз в московском ресторане «Яр», про¬

славленном пьяным буйством богатых купцов и помянутом Лес¬

ковым в рассказе «Чертогон». Они приехали в это сияющее ог¬

нями, ослепляющее саженными зеркалами, шумное, как вокзал,

капище разврата и разгула прямо из Голицына, несколько часов

назад простившись с его сказочными заснеженными елями и хо¬

лодным розоватым зимним закатом. Как можно понять со слов

Мгеброва, эту ночную экспедицию Орленев затеял не без зад¬

ней мысли. Он прямо так и сказал своему помощнику: «Вот, Са¬

шенька, смотрите, смотрите и сравнивайте». Действительно, кон¬

траст был вопиющий — после безмятежного покоя Голицына ка¬

кой-то Брокен, где ведьмы собираются на шабаш!

«Что за чепуха! Что за чепуха вся эта цыганщина, вся эта го¬

лытьба и шантанная грязь перед тем, чем мы жили с Павлом

Николаевичем, перед нашей мечтой о третьем царстве, перед

нашей веселой жизнерадостной деревней, перед звонким смехом

светлых и милых девушек...» 8. Орленев и не скрывал своей непри¬

язни к этой хмельной, обставленной с тяжелой роскошью валь¬

пургиевой ночи начала двадцатого века, но как далеко шел его

бунт? Если верить Мгеброву, то получится, что в какие-то пери¬

оды для его учителя «Яр» был воплощением современной цивили¬

зации и что, спасаясь от «городской порчи», Орленев готов был

забросить призвание, поселиться в деревне и там открывать и рас¬

тить таланты. Но это не более чем домысел. Педагогикой он зани¬

мался между делом и даже в дни горького разочарования цель

жизни видел в своем актерстве. Для этого в поисках зрителя —

«брата и друга» — он и поехал в деревню, где, по его мнению, ди¬

летантизм был особенно пагубен. Выражая его взгляды и опи¬

раясь на его опыт, Тальников в докладе, прочитанном в Москов¬

ском техническом обществе в январе 1912 года, говорил, что театр

для крестьян должен быть высоко профессиональным и вместо

обычных любительских кустарных трупп здесь должны выступать

большие художественные таланты. И никаких задач у этого те¬

атра быть не может, кроме одной: «Только искусство, а не школа,

медицинское учреждение или лекция» 9. Поэзия сердца, а не урок

поведения! На этой почве и возник спор у Орленева с Толстым.

Теперь пришло время рассказать о двух, тоже связанных с кре¬

стьянским театром, встречах Орленева с Толстым в июне

1910 года.

Случилось это так. За день до первого голицынского спек¬

такля Чертков написал Льву Николаевичу письмо, па которое

я уже ссылался. Датируется письмо 26 мая 1910 года и начи¬

нается с сообщения, что на днях в Телятинки приедет «известный

артист Орлоньев», с которым он познакомился и сблизился еЩё

в Лондоне в 1905 году: «Там и в Америке он со своей труппой

имел большой успех. Но актерское «ремесло» никогда его не

удовлетворяло, и он постоянно лелеял мечту, что когда-нибудь

ему удастся поделиться своим искусством с простым народом.

Еще в Англии он увлекался проектом передвижного народного

театра, с которым он переезжал бы с места на место, давая пред¬

ставления в деревнях, в амбарах и под открытым небом». Далее

Чертков проводил аналогию между Сытиным, как известно, выпу¬

скавшим литературу для народного читателя, и Орленевым, кото¬

рый видит «единственную светлую точку» в крестьянском театре.

Возможно, что эта аналогия должна была расположить Толстого

к Орленеву, поскольку с Сытиным у Льва Николаевича были дав¬

ние отношения.

Автор письма воздает должное Орленеву, потому что он, из¬

балованный вниманием ценителей и толпы, относится к своему

«предприятию» благоговейно, скромно, с не оставляющим его

сомнением: «сможет ли он удовлетворить своих зрителей из кре¬

стьян», ведь возможностей для того у него так мало. И стремится

он к одному: «успокоить свою совесть, сознающую всю незакон¬

ность его положения и всю пустоту той публики, которую он «по¬

тешает», тем, чтобы отдавать хоть часть своих сил и своего вре¬

мени попытке внести хоть немного радости в крестьянскую среду,

и, главное, самому себе доставить радость подышать одним воз¬

духом с простым рабочим народом». Просветительство Орленева