Орлята

«Внимание, девушки! — говорит. — Смотрю я на вас, здорово вы поете, здорово пляшете. А знаете, чего хочется девушке, которая много поет и много пляшет?»

Девушки, понятно, отвечают: «Нет, не знаем!»

«Не знаете? Не знаете?.. Замуж хочется. Вот чего!»

Девушки, вот как наша Ляля, прыснули со смеху. «Ах ты, негодный Огонь, баламут! Только это ты и знаешь!»

А Мустай-ага выпятил грудь, совсем как гусак, и тоже хохочет.

«Верно, верно говорю вам, мои цыплятки, — отвечает. — Сама тетя Магисарвар сказывала мне об этом. Да вот и ваши глаза заблестели, как брильянты, — значит, правду говорю… Ладно… Короче говоря, есть у меня замечательный парень. Единственный на весь Искиль-колхоз».

«Кто ж это, кто?» — стали спрашивать девушки.

Тут-то я понял, куда клонит хитрый старик. Хотел незаметно смыться, да не успел..

«Народ мы нескрытный, секретов не любим, — отвечает тогда Мустай-ага. — Товар налицо. Вот он!»— и показал на меня.

Девушки пялят на меня глаза; каждая будто четырьмя буравит вместо двух, а мне впору хоть сквозь землю провалиться. В другом в чем я на язык был острый. За словом к соседям никогда не ходил. Ну, а по случаю такого дела все слова растерял, не могу найтись. А Мустай-ага тем временем переходит в наступление по всему фронту.

«Вы не смотрите, что он тихий. Он очень смелый джигит! — И так и дале. Нахваливает меня и наконец ставит на этом заседании вопрос ребром — Ну, кто из вас пойдет за него?»

Тут одна самая черноглазая и самая смелая девушка, вроде нашей Ляли, и спрашивает:

«А кого он сам возьмет?»

И вот — недаром говорится: куй железо, пока горячо, — Мустай-ага атакует прямо эту черноглазую:

«Он-то? Да он хочет взять именно тебя!»

Девушка краснеет как кумач.

«Уйди, противный!» — кричит она и сама вроде смущается, но не уходит.

Тогда Мустай-ага подходит к ней вплотную и штурмует. «Выходи, говорит. Выйдешь — не пожалеешь…» Ну, и так и дале.

А девушка тоже не лыком шита — самый лучший бригадир в колхозе.

«А почему он сам молчит? С девушками нельзя, говорит, разговаривать через толмача».

Огонь Мустай делает хитрый маневр:

«Господь бог не всем дал такую смелость, какой наградил тебя! — И скорей переводит разговор на другое: дескать, Огонь Мустай не любит попусту много разговаривать. — Готовься, девушка, — предупреждает, — свадьбу справим еще до жатвы. А я иду сейчас прямо к Рахматулле-кордаш[25], — это к ее отцу, — Нужно это дело как полагается оформить…» И так и дале.

Я все же сомневаюсь, не шутит ли он. Смотрю, куда он повернет — к своему дому или к Рахматулле-ага? Рахматулла-ага живет направо, как только перейдешь мостик, на холмике. А Мустай-ага налево, в нижнем конце деревни. И что ж вы думаете? Жмет прямо к Рахматулле-ага, то есть направо. Девушка вся переменилась в лице. Глядит на меня так странно, вроде зло. Ой, думаю, сейчас разорвет меня. А тут девушки и ребята окружили нас и запели:

Эх, вы оба, оба,
Оба вы равны…

Шагиев помолчал немного, потом склонился к слушателям и произнес заговорщицким шепотом:

— С берега, друзья мои, в тот день возвращался я в обнимку с этой черноглазой… А теперь спать! Может, ночью дадут тревогу, надо отдохнуть. Иди и ты, Ляля.

— Доканчивай уж, Шагиев. Что же дальше-то было? Поженились?

— Поженились. Жена мне попалась очень удачная. Я Мустая-ага до сих пор благодарю. Кончится война, не пожалею, одну свою медаль подарю ему, — проговорил Шагиев и, повернувшись к стене, накрылся с головой полушубком.

Остальные тоже стали укладываться. Ляля пошла к себе.

Трудно сказать, насколько соответствовал правде рассказ веселого ефрейтора. Возможно, это была сплошная выдумка, а возможно, была здесь доля правды. Но как бы то ни было, в бесхитростной истории этой сказалась тоска солдата по родным местам.

И вот все эти мирные люди — рабочие и колхозники, а теперь солдаты родины — уже спят, накрывшись дублеными полушубками. Опоясаны они патронташами, под головой у них вместо подушек гранаты. Кто знает, может быть, через час, через два дежурный откроет и крикнет: «Боевая тревога!»

И пойдут они в огонь — за Ленинград, за родину, за прежнюю мирную жизнь, за светлое будущее.

В печке дотлевали последние угли. Около землянок, в снежном буране, печатали шаг часовые…

9

Короток, очень короток солдатский сон. Казалось, не успели они сомкнуть веки, зазвучали голоса дежурных и командиров взводов:

— Боевая тревога!

— Боевая тревога!

— Боевая тревога!

Как бы крепко ни спал солдат, стоит ему услышать эти два слова, он мгновенно вскакивает, сон отлетает прочь, и солдат готов идти куда угодно.

Через пять минут Ляля стояла в строю первой роты. Была она в белом маскировочном халате и белой каске, с гранатами за поясом, со снайперской винтовкой в руке.

Раздалась команда «смирно», и командир роты произнес первые слова приказа Военного совета фронта.

Наконец-то! Вот он — долгожданный приказ о прорыве блокады! Им доверяется дело освобождения великого города Ленина, дело спасения ленинградцев, мужественно противостоящих врагу.