Но еще до этих основных опорных пунктов нашим наступающим войскам предстояло преодолеть множество других оборонительных сооружений. Одним из них была небольшая, но сильно укрепленная железнодорожная станция, которая создавала серьезную помеху наступающим. Первой боевой задачей бригады Ильдарского и был как раз захват этой станции. Комбриг решил взять станцию маневром глубокого охвата, о чем и доложил своему командарму. План был одобрен. Последние мельчайшие детали его и обдумывал Ильдарский этой глухой зимней ночью. Веки его закрылись сами собой. Но он не спал. Перед глазами его встал разрушаемый немецкими снарядами и бомбами Ленинград, каким он видел его в свой последний приезд. Полковнику казалось, что эти раны Ленинграда долго еще будут болеть, как болят иногда его собственные раны.
Потом представил он себе Муниру, лежащую на белой больничной койке с забинтованной головой и шеей. Глаза закрыты, посиневшие губы беспомощно разжаты.
«Мунира… доченька моя…», — молил он ее тогда открыть глаза. А у нее, у дорогой девочки, даже ресницы не дрогнули. Лежала в полном беспамятстве. Ничего не знал с тех пор полковник о дочери. «А вдруг?..» Сердце сжимала глубокая скорбь.
Мысль о дочери невольно переметнулась к бойцам, которые вот-вот должны двинуться из укрывавшей их лесной чащи в наступление. Ведь они для него — тоже как родные дети. После боя ряды их поредеют. Многие не отзовутся на поверке. Больно командиру терять своих бойцов, ох как больно!.. Родина, партия вручили ему своих дорогих сыновей, и ни один из них не должен погибнуть напрасно. Жизнь человеческая дороже всего.
Еле слышно ступая, вошел новый адъютант Ильдарского — лейтенант Красовский. Ему года двадцать два — двадцать три, но лицо еще не потеряло юношеской округлости. Румяный, как девушка. В глазах всегда смешливые искорки. Правда, в присутствии полковника он старается казаться серьезным, солидным человеком, но это никак не вяжется с его почти мальчишеским обликом. Девушки из медсанбата не дают бедняге проходу, вечно, сороки, потешаются над ним: «Дима, тебе еще не дали роту?»
Дознались, чертовки, что Красовский спит и видит себя если не командиром роты, то хоть взвода и жаждет совершить потрясающий подвиг.
Подумав, что полковник дремлет, адъютант легонько кашлянул. Комбриг поднял на него вопросительный взгляд.
— Товарищ полковниик, на проводе командарм.
Ильдарский быстро встал и прошел за перегородку.
Командарм справлялся — голос его в трубке, казалось, звучал издалека, — как идет подготовка, может ли он начать. Полковник ответил, что бригада находится в полной боевой готовности.
Тот же далекий голос проговорил:
— Прекрасно. Тогда начинай. Действуй напористей. Мне сообщай чаще. Коллеги твои идут хорошо.
После разговора с командармом. Ильдарский зашел к начальнику штаба. Вдвоем они еще раз проверили план движения. Потом полковник встал и посмотрел на часы.
— Через тридцать минут начнем. Я буду на НП.
Ильдарский пригнулся, чтобы не удариться голо вой о притолоку, и вышел. Послышался его хрипловатый бас:
— Красовский, пойдемте со мной!
Артиллерия открыла огонь вскоре после того, как они пришли на наблюдательный пункт. Долго смотрел полковник через стереотрубу на ураган, поднявшийся впереди, над немецкими позициями. Наконец дали сигнал подниматься пехоте.
— Двинулась… царица полей, — сказал он, на секунду оторвав глаза от стереотрубы и выпрямившись.
Батальоны шли по глубокому снегу, не встречая сопротивления. Это было подозрительно. Почему противник не открывает огня? Хитрит? Об этом думали бойцы, шагавшие с винтовками наперевес, Об этом думали командиры отделений, взводов, рот, батальонов. О том же думал и Ильдарский. В нем эти мысли концентрировались как в фокусе: эго он должен был находить наиболее точный ответ, разгадывать намерения врага, вовремя парализовать его действия. Сосредоточенно сощурив свои карие глаза, комбриг смотрел на снежную равнину, по которой двигались бойцы, Окуляры стереотрубы приблизили поле к его глазам, и он видел все как на ладони.
Ясно! Немцы хотят завлечь бригаду в мешок и потом перекрыть его, чтобы одним ударом покончить с наступающими. И Ильдарский приказывает усилить фланги пулеметами, минометами и артиллерией.
Теперь, когда рука бригады уже занесена над головой противника, надо заботиться об одном — чтобы удар оказался как можно более сильным. И провода мчат батальонам суровые, твердые слова полковника:
— Вперед! Ни минуты заминки!
По батальонам уже бьют немецкие пулеметы. Но с флангов отвечают наши, и бойцы лишь ускоряют шаг. Иногда они ложатся, но для того, чтобы через несколько мгновений подняться снова. Так, перебежками, движутся они все дальше и дальше. Вот они уже смяли немецких пулеметчиков и с ходу ворвались в первую линию траншей.
Полковнику позвонил командир первого батальона Ростов. Он сообщил, что занял первый рубеж противника, не встретив серьезного сопротивления, и сейчас движется ко второму.