Орлята

— Для Урманова это собрание будет незабываемым уроком. Оно поможет ему отбросить шелуху ложного самолюбия, зазнайства, мелочных обид. Через несколько месяцев Урманов выйдет из школы. Перед ним широкая дорога в жизнь. Мы хотим, чтобы он простился с нашим коллективом чистым душой, а вступив в самостоятельную жизнь, оказался в ряду лучших советских людей. Не так ли, товарищи?

После собрания Галим и Хафиз шли по опустевшему Кабану. Холодные звезды, мигая, казалось, уносились все дальше в глубину темного неба.

Разгоряченный Галим шел без шапки.

— Простудишься, — уже в третий раз повторил Хафиз.

— Нет… мне жарко, — отмахнулся Галим. — Знаешь, я бы вот так шагал и шагал — за Кабан, за Поповку, за Волгу, далеко-далеко. И не устал бы. Ни за что. Кажется, у меня с плеч тысячу пудов сняли…

Хафиз взял из рук Галима шапку и насильно надел ему на голову.

В одном месте лед уже треснул, проступила вода. Юноши обошли полынью.

— Я ни на кого не обижаюсь, Хафиз. Все вы были правы… — продолжал Галим, устремив вдаль взволнованный взгляд.

— Пойдем побыстрее, Галим, уже поздно.

Но Галим не торопился — невесело рассказывать родителям о выговоре.

— Я еще похожу, Хафиз, а ты иди.

Но Хафиз не мог оставить друга одного. Они долго еще кружили по Кабану, пока окончательно не продрогли, и только тогда разошлись по домам.

9

На другой день Мунира через Лялю передала записку Галиму, прося его помочь ей по математике.

В тот же вечер, не дожидаясь ужина, он помчался к Мунире.

В отсветах электрических огней голубел на озере снег. Северный ветер с присвистом гнал по Кабану по земку, и Галим поднял воротник. Но это, пожалуй, последние морозы. «Во второй половине марта уже воробьи купаются»[10], — сказала сегодня ему мать.

Еще издали он увидел свет в окне Муниры. Дома, занимается.

Во дворе его обогнал какой-то долговязый человек и, остановившись у крыльца Ильдарских, дернул звонок. Галим, узнав Кашифа, задержался в тени сараев. Через минуту дверь открылась, и Кашиф прошел наверх.

Галим выскочил на улицу. В окне за тонкой занавеской он увидел силуэт Муниры, она держала книгу в руке. Потом силуэт пропал: наверно, пошла встречать Кашифа…

«Пусть тогда с этим жирафом и решает задачки…» — зло скривил губы Галим.

— Можно?

Мунира, ожидавшая Галима, удивленно посмотрела на Кашифа.

— Ах, это ты, Кашиф?.. — протянула она разочарованно и досадливо прикусила губу.

Кашиф расфрантился, от него сильно пахло духами, из нагрудного кармана торчал шелковый платок.

— Присаживайся, — нехотя предложила Мунира.

— Сегодня у тебя настроение, кажется, получше. Выздоравливаешь?

— Да… А ты, кажется, с работы пораньше сегодня ушел?

— Работа, не медведь, в лес не убежит. Надо же и для себя пожить когда-нибудь!

— Что-о? — протянула Мунира.

В ее голосе было что-то такое, отчего Кашиф не посмел повторить своих слов и рассмеялся, стараясь обратить все в шутку. Чтобы скрыть свое смущение, он, положив ногу на ногу, принялся медленно раскуривать папиросу. Потом с подчеркнуто независимым видом глубоко затянулся раз-другой и, выпустив длинную струю дыма, произнес тоном многоопытного человека:

— Девушки как апрельский день: то солнышко, то дождь, — И, довольный собственной находчивостью, самоуверенно посмотрел на Муниру.

— И когда только ты станешь серьезным человеком, Кашиф! — сердито сказала Мунира.

Он попытался отшутиться, а потом перешел на наставительный тон:

— Да в тебе все еще дурная романтика говорит. Ты готова поднимать па высоту всяких сумасбродов, прыгающих очертя голову в пропасть, и совсем не ценишь людей умных, рассудительных…

Но, заметив, как гнево задрожали у девушки ноздри, умолк.

— Да, мне больше по душе смелые ребята, чем холодные, расчетливые эгоисты, — отрезала Мунира.

Кашиф вскочил.

— Да, да, — и Мунира с нескрываемой неприязнью посмотрела на него, — Ко мне сейчас должны прийти товарищи заниматься. Ты нам будешь только мешать.

И Кашифу ничего не оставалось, как попрощаться.

…Галим долго бродил по безлюдным улицам, не в силах разделаться с чувством обиды: ведь дрянной человек, а ходит к Мунире как в свой дом. Галим не терпел Кашифа Шамгунова еще с детских лет. Как-то Кашиф со своим отцом, земляком и сослуживцем отца Галима — Султаном-абзы, пришел в гости к Урмановым. Пока взрослые пили чай и разговаривали, мальчики вышли во двор. Галим хотел показать своих голубей. Он проворно взобрался по лестнице на крышу сарая.

— Залезай, — позвал он Кашифа, но тот подошел к соседской девочке, которая подкидывала в сторонке ярко раскрашенный мячик.

— Давай вдвоем играть, — предложил Кашиф.

Девочка согласилась. Среди игры девочку позвала мать, и она убежала, забыв о мячике. Кашиф быстро нагнулся, будто за камнем, которым он потом запустил в ворота, и положил мяч в карман. Это заметил Галим, неотрывно следивший с крыши за «долговязым», ожидая, когда же тот заинтересуется его голубями.

Кашиф, посвистывая, запрыгал к воротам. Вскоре вернулась девочка и, не найдя мяча, принялась плакать. Прибежал Кашиф, и как ни в чем не бывало спросил, чего она хнычет. Девочка сказала.