Орлята

Особенно страдал Захаров. Он сильно ушиб колено, спускаясь с кручи, и теперь еле тащился. Товарищи ему помогали чем только могли. Урманов нес его автомат.

Сели отдохнуть. Захаров прислонился спиной к валуну и задумался.

— А ну, выше голову. — сердито сказал Верещагин, подходя к нему. — Рано раскис!

Кто, я?! — быстро вскинув голову, сердито спросил Захаров. Его взгляд был полон огня, руки с такой силой впились в камни, что казалось, он раздавит их.

Верещагин улыбнулся:

— Вот это мне нравится. А то сидит опустив голову. Дай-ка осмотрю ногу.

Нога у Захарова распухла и кровоточила. Когда Верещагин начал ее ощупывать, Захаров заскрипел зубами и отвернулся.

— Перелома нет. Вывиха тоже, — подбадривал Верещагин. — Просто сильный ушиб. Рану сейчас промоем и перевяжем.

На четвертый день начал отставать Ломидзе. Щеки его заросли иссиня-черной щетиной, он казался старше всех, даже старше Шалденко, который мог, с его совсем светлыми льняными золосами, хоть неделю не бриться.

Никто не роптал, — после гибели лодки все эти лишения казались ничтожными. Моряки брели вдоль унылых валунных гряд, не отличая дня от ночи, а солнце, светившее почти круглые сутки, все ходило дозором, словно охраняло их от врагов.

На пятый день они увидели на берегу небольшого озера дом с верандой. Неотрывно следили за ним со своей высотки. Идти туда всем вместе было опасно.

— Смотрите будьте осторожнее, не попадитесь немцам в лапы! — сказал Краснов, посылая Шалденко с Урмановым в разведку.

Над озером летали голубовато-серые полярные чайки. Они то стремительно падали, чуть касаясь крылом воды, то взмывали вверх с блестящей рыбкой в лимонно-желтом клюве. Голодные моряки с завистью наблюдали за ними.

Разведчиков пришлось ждать долго. «Неужели погибли?»— раздумывали оставшиеся, зорко осматривая окрестности.

Но вот от постройки отделился человек, и они сразу узнали в нем Шалденко. Мичман вышел на видное место и стал сигнализировать двумя носовыми платками: все в порядке, спускайтесь вниз.

Когда они подошли, Шалденко доложил:

— В доме один старик норвежец. Увидев меня, сильно испугался. По его словам, в двадцати километрах отсюда стоит какая-то немецкая часть. Узнав, что я советский моряк, старик успокоился. Он говорит по-русски, раньше бывал в Петербурге.

Моряки обрадовались.

— А нет ли в доме телефона? — спросил Краснов.

— Нет.

— А радио?

— Ничего нет. Мы все проверили.

Оставив охрану, моряки поднялись на крыльцо. На столе уже появился закопченный чайник с горячей водой и две измятые кружки. Старик принес из сеней сушеной трески и что-то вроде лепешек. Но даже молодые зубы моряков с трудом справлялись с ними. Он очень извинялся, что не имеет ни чая, ни сахара, ни хлеба, ни молока. Немцы отобрали у него продовольствие, угнали корову, растащили вещи.

— Значит, не сладко при фашистах? — спросил Верещагин, дуя на горячую воду.

Старик смахнул слезу.

— Вот с чем оставили они меня на старости лет, — он поднял оборванную сеть и снова бросил ее на пол. — Будь они прокляты навеки!

— Мало проклинать, папаша, — сказал Верещагин. — Их надо гнать в три шеи. Так будет вернее.

Старик посмотрел на него и безнадежно покачал головой.

— Где чайке с орланом состязаться! — сказал он, тяжко вздохнув. — Орлана может победить только горный орел, — подумав, добавил он, — а горные орлы только у вас, в России.

Передохнув, моряки поблагодарили норвежца и собрались в путь. В любое время сюда могли нагрянуть немцы.

Старик дал им на прощанье трески, этой «полярной курицы», соли, лепешек.

— Идите вот так, прямо, — показывал он на еле заметную, уходившую в горы тропинку.

Моряки некоторое время шли по указанному стариком направлению, потом резко сменили курс на юго-восток.

— На старика надейся, да и сам не плошай, — сказал Краснов.

Моряки уходили все дальше от берегов Баренцева моря. Постепенно голые границы холмы сменялись высотками, покрытым мхом, лишайником, вереском, чаще стали попадаться чахлые карликовые березки, а дальше пошли уже ели и сосны. На мху появились первые цветы с сиреневыми лепестками, совсем без запаха.

Как-то в кустах вереска мелькнул золотой хвост лисы. У Шалденко зажглись глаза, он поднял было автомат, но Краснов скомандовал: «Отставить!» Попадалось много следов росомахи. Часто путь им преграждали быстроводные горные реки. Однажды несколько часов кряду искали брод и не нашли. Выручила случайность. Моряки напугали большого оленя, выбежавшего из-за каменной осыпи. Задрав рога на спину, он в два прыжка очутился на противоположном берегу.

— Ну, там, где олень прошел, пройдут и русские моряки, — сказал Шалденко, переиначив суворовские слова.

И они действительно прошли.

Моряки приближались к норвежско-финской границе. Краснов приказал приготовить оружие. Впереди, дозором, с величайшей осторожностью шли Верещагин и Шалденко, готовые ко всему. Но они так и не заметили, когда миновали границу.

Пошел ельник, почти непроходимый.

В дремучих лесах северной Финляндии казалось безопаснее, а главное — здесь можно было не голодать.