Орлята

— Мне пришлось сражаться и на Карпатах, и на Кавказе, — сказал пожилой пехотинец. — Побывал и в Каракумах. Везде своя красота.

— Надо только уметь ее видеть и любить, — поддержал Верещагин.

— Это вы правильно, товарищ моряк, — сказал тот же пехотинец, — без любви, особенно здесь, на севере, холодновато бывает.

Начинало светать. Из темноты проступали ближние сопки. Ветер стих, в воздухе медленно закружились редкие снежинки.

— Ну, прощайте, ребята, скорее поправляйтесь, — сказал Верещагин, и моряки двинулись дальше.

— Прощайте. Бейте крепче егерей! — пожелали им раненые.

По мере приближения к переднему краю звуки выстрелов становились слышнее. Вскоре они усилились настолько, что казалось, горы дрожали от них. Горизонт от края до края был окутан сплошным дымом.

Через четыре-пять километров показалась проложенная наспех дорога, ответвлявшаяся влево от шоссе. Моряки пошли по ней.

Из-за сопки на полном галопе выскочили двое всадников. Увидев группу моряков, они остановились. Передний, под которым был серый в яблоках конь, натянув поводья, властно спросил:

— Кто такие? Куда идете?

И хотя плащ-палатка скрывала его знаки различия, моряки поняли, что говорит с ними большой командир.

— Следуем в энскую бригаду, — доложил Верещагин.

— Документы.

Верещагин протянул полученное от коменданта назначение. Всадник ознакомился с ним.

— Идите прямо по этой дороге. Доложите в штабе, чтобы вас назначили в первый батальон.

— Есть в первый батальон… Простите… я не вижу ваших знаков различия.

— Вас направляет замкомандира бригады.

Нетерпеливо перебиравшие ногами кони, почувствовав прикосновение шпор, взяли с места.

Встреча с заместителем командира бригады подняла настроение моряков. Они оживленно заговорили.

— Кажется, очень суровый человек, — решил Ломидзе.

— Лобастый. Видать, голова!

— Как вы думаете, ребята, а почему он нас назначил в первый батальон?

— Наверно, там нехватка людей.

— А по-моему, мы понравились ему. Первый батальон всегда считается лучшим…

Итак, все начиналось снова. Моряки, описав гигантскую дугу, возвращались опять к берегам Баренцева моря. Но странно, хотя в Заполярье, как и в Норвегии, громоздились причудливые скалы и каменные бабы, хотя и здесь, как в горах Норвегии, ветер ревмя ревел, будто сто медведей, и, швыряя в лицо колючей ледяной пылью, заставлял идти боком, моряки почувствовали тепло, которого не чувствовали на чужбине. Это было тепло родной земли, которое дано ощущать только ее любящим сынам.

Впереди били орудия. Тысячеголосое горное эхо, какого не бывало ни па море, ни в степи, гремело, словно обвал: каждая гора по-своему отзывалась на выстрел.

Галим невольно остановился, прислушиваясь.

«Так вот где суждено нам сражаться», — подумал он и тверже зашагал вперед.

5

Заполярные сопки высятся словно застывшие волны каменного моря. Вперед четырехсотметровой громадой вознеслась Большая Кариквайвишь, чуть левее — Малая Кариквайвишь, а там, далеко за ними, у Баренцева моря, стоит древний русский город Печенга. Правее — безымянная гора с заостренным, как игла, шпилем. И когда со стороны моря наплывали тяжелые тучи, шпиль будто разрезал их пополам, силясь не пустить дальше.

Скупое арктическое солнце показывалось все реже, подымаясь лишь краешком над горизонтом. Только пробегут его косые и холодные лучи по вершинам, обдав их красным светом, и вновь наступает темнота полярной ночи.

В Заполярье, скрывающее в своих недрах бесчисленные богатства, гитлеровские орды ворвались летом 1941 года. С первого же удара они рассчитывали овладеть не замерзающим круглый год Мурманским портом — этими северными воротами Советского Союза. Фашисты зарились на страну зеленого золота — Карело-Финскую республику — и стремились перерезать главную артерию севера — Кировскую магистраль. На север были посланы отборные дивизии горных егерей двадцатой лапландской армии — «героев Нарвика и Крита». Для нанесения вспомогательных ударов в направлениях Кандалакша, Лоухи, Ухта, Ребольская, Массельская, Петрозаводск, Лодейное Поле вместе с немцами перешли в наступление финские части. Фашистское командование рассчитывало в течение месяца закончить северную операцию. Но исключительно крепкий отпор советских войск в горах Заполярья и лесах Карелии сорвал эти планы.

Гитлеровцы, которые рвались к Мурманску, с самого же начала столкнулись со стальным щитом советских частей, расположенных на голых берегах порожистой Восточной Лицы. Именно здесь бойцы лобовым ударом впервые оглушили врага, и тот, точно бык, получивший удар между глаз, с трудом устоял на ногах.

В сплошной ночи пробирались войска Северного фронта через заледеневшие топи кочкарника, одолевали не хуже альпинистов крутые, островерхие скалы, втаскивали туда не только оружие, но пушки и минометы, с помощью оленьих и собачьих упряжек проходили бездорожные тундры, побеждая и снежные бураны и бешеные потоки ледяных горных рек.

В те дни, когда Галим Урманов со своими товарищами моряками очутился в этих местах, немцы, под прикрытием мощного артиллерийского огня и под зашитой толстой брани танков, упорно атаковали советские позиции.