Орлята

Ляля переводила полные вопрошающего недоумения глаза то на Муниру, то на Хаджар. Вот и опять они уходят ни с чем! Нет, она недовольна собой. И ими тоже. Правда, у них иное положение: одна учится на доктора, другая — на химика. А балетная школа… нет, она сейчас совершенно ни к чему. Это не значит, что она отказывается от искусства, но в данную минуту ее душа не здесь… И она уйдет на фронт во что бы то ни стало. Решила ехать, — значит, надо ехать, и как можно скорее.

— Нет! Как бы меня ни уговаривали, я не могу изображать лебедя или бабочку, когда люди проливают кровь. Как я завидую Ильясу! Я встретила его позавчера, он шел в военкомат с повесткой.

— Что же поделаешь! — попробовала успокоить ее Мунира, — Секретарю обкома виднее, кого послать в первую очередь.

— Не утешай, пожалуйста, — нетерпеливо оборвала ее Ляля. — От этого мне легче не станет.

Хаджар не вступала в разговор. Она была грустна. Сегодняшний день принес ей одни огорчения. Сейчас — отказ, полученный в обкоме, а утром, спозаранку, за ней приходил отец. Начал с уговоров, а потом стал требовать, чтобы Хаджар вернулась домой. Хаджар наотрез отказалась, но с ее мягким характером это стоило ей огромных душевных сил. Она не могла без боли и дрожи вспомнить шипение отца, вполголоса — чтобы не услышала Валентина Андреевна — сыпавшего на ее голову проклятия.

Девушки шагали по тротуарам кремля. Шуршали под ногами опавшие листья. Тенистые летом, деревья были сейчас почти голыми.

Кремлевские часы пробили четыре. В ночной тишине и ранними утрами мелодичный бой их был слышен далеко, но днем он тонул в уличном шуме.

Казанский кремль! Окруженный белокаменной стрельчатой стеной, в которой чернеют узкие бойницы, с многочисленными остроконечными сторожевыми башнями, как хорошо стоит он — на высокой горе, на крутом берегу Казанки. В очень ясные дни, когда его видно за двадцать — тридцать километров, девушки ходили любоваться с башни Сююмбеки своим родным городом, вольготно расположившимся в огромной котловине. На фоне светлого неба четко вырисовываются контуры заводских труб, там, дальше, с величавой степенностью проплывают волжские пароходы, а за Волгой в сизом тумане тонут Услонские горы. Перед самым кремлем, на просторном болотистом лугу, весной щедро заливаемом разгулявшейся Волгой, стоит похожий на усеченную пирамиду памятник русским воинам, павшим при взятии Казани и присоединении ее к России. А дальше — дамбы, асфальтированные дороги, ведущие в Новую Казань…

Но сейчас, занятые своими мыслями, подруги даже не вспомнили о башне Сююмбеки.

Через главные ворота девушки вышли к массивному зданию Государственного музея, которое казанцы издавна называют «бегемотом».

Несмотря на недавно прошедший дождь, воздух был душен. По улице Чернышевского в сторону кремля шла с походной песней колонна красноармейцев. Все в новеньких гимнастерках и пилотках, на которых особенно ярко пламенели красные звездочки. Прохожие поглядывали на молодых защитников родины с гордой улыбкой, три подруги, и особенно Ляля, — с нескрываемой завистью.

Когда колонна уже прошла, с противоположной стороны улицы девушек окликнула Надя Егорова:

— Ляля! Хаджар! Авария! — почему-то на русский лад назвала она на этот раз Муниру.

Надя перебежала улицу. Она была в голубой блузке и тапочках. На голове — все та же, с длинным козырьком, спортивная фуражка. Лицо усталое, над правой бровью следы грязных пальцев.

— Девушки, откуда это вы все вместе?

Узнав, что они были в обкоме, она скороговоркой продолжала:

— И я ходила. И мои бывшие школьные подруги тоже. Из наших только трех взяли: Ирину Цветкову, Зою Бондареву и Машу Зореву. Остальным — отказ.

Ляля спросила, где она была, что так перемазалась, Надя сказала, что идет с завода с ночной смены.

— С завода? — воскликнула Ляля.

— Да. Мой отец ведь работал токарем на «Серпе и молоте». Четвертого июля мы проводили его на фронт. Ну, а пятого я встала к его станку. Брат тоже в армии, А вчера проводила и Ильяса.

Побледневшие от бессонной ночи губы Нади дрогнули. Желая скрыть свое волнение, она провела рукой по лбу и еще больше размазала грязь. Хаджар вынула свой носовой платок и заботливо вытерла подруге лоб.