Орлий клёкот. Книга вторая

— Да, понимание вопроса! Выходит, моральный дух армии, советский патриотизм, цели и задачи войны — со счетов! Тебя послушать, так и революции бы мы не совершили, и гражданскую бы профукали: у них танки английские, самолеты, а у нас — трехлинейка да сабля. А как били беляков?! Кони и тачанки, если на них советский боец сидит, — силища великая. А границу как мы обороняли Советской страны своей? Мангруппа моя, бывало, в Забайкалье птицей летит. Никакие ей преграды не существовали…

И принимался рассказывать о каком-либо бое с хунхузами или диверсантами, которые пытались клинком и пулей пробить себе дорогу из-за кордона. Заваров, отстаивая свою точку зрения, в сущности, совершенно не понимал несравнимости стычек на границе с боями великой войны не на жизнь, а на смерть. В упрямстве своем Заваров, как считал Владлен, был схож с генералом Богусловским, но если с дедом Владлен осторожничал, перечить очень-то воздерживался, то с Заваровым был много смелей. Сказывалась малая разница в возрасте — что десяток годов для молодости? — и, пожалуй, самое главное, Богусловский теперь был больше уверен в своей правоте. «Фронт» Корнейчука подравнял мозги тем, у кого они были заломлены набекрень.

— Меня отец в зенитное определил. Знаете, Игнат Степанович, что он мне сказал? «Не пущу на героическое заклание!» И в училище преподаватель-фронтовик говорил: с бутылкой на танк — геройство, конечно, но кому это нужно? Герои-то гибнут. Особенно он заставу жалел, которая их отход прикрыла собой. А теперь вот каково! Воздух весь в руках фашистов. Зенитками одними не огородить ни переправы, ни Сталинграда. Видим же мы это, понимаем. Город рушится. И похоже — главных налетов еще не было.

— Я твоего отца уважаю. Толковый начальник штаба. Ни одного скоропалительного решения не принял и приказы его всегда взвешенны. Я мангруппой под его началом командовал. По рапорту здесь. Отец твой поддержал меня. Потому еще и личное уважение имею… И преподаватель твой училищный тоже, возможно, умный человек… Только я, смею утверждать, много своими глазами видел. А наслышался сколько! Вывод, считаю, делать могу. Верный вывод: главная причина того, что мы временно отступаем, — вероломное нападение Германии. Сталин это сказал! Отсюда все беды. Второе! Отсутствие опыта ведения войны! Только старые кадры умеют воевать. А много ли их? Пограничники одни готовы были к войне. Служба у нас такая. Боевая служба. И вот гляди: заставы против полков, против дивизий стояли! Да не час, не два — многие сутки. А комендатуры и отряды в контрнаступление ходили. Перемышль отбили. И держали бы, не получи приказа на отход. Десант в Румынию высадили. Приличное время на вражеской территории бои вели. Красные флаги там развевались по селам. В Карелии тоже контрнаступали. А вооружение какое? Винтовки, пулеметы, гранаты. В умелых руках это оружие — сила…

С последним аргументом Богусловский не вполне был согласен, перечить, однако же, не стал (он еще плохо знал майора и учитывал еще, к какому наркомату тот принадлежал), но сами факты были убедительны и на весах понимания происходящего основательно перетягивали на свою сторону.

— «Правда» как о нас сказала? Как львы дрались! Сколько пограничников за первые дни войны удостоены знания Героя! Героя! За так Золотую Звезду не выдадут! Нет, я не был среди тех, первых. Я принял полк после выхода его из харьковского окружения. Прорыва, я бы сказал. Несколько человек всего от полка осталось. И Знамя вынесли. Земной поклон им, живым и погибшим. Скольким сотням, даже тысячам красноармейцев спасли они жизнь, частью полка стеной став в арьергарде, а частью — в авангарде. Разведку вели. Атаковали дерзко. Аэродром вражеский захватили и пожгли самолеты, чтобы не бомбили колонны выходящих из окружения войск. В руках у них тоже были лишь винтовки, автоматы, пулеметы и гранаты. А техника, за которую ты ратуешь, обузой стала. Веригами непосильными. А если бы так умелы были армейские полки, дивизии?! То-то. Фашист, не шагнувши к нам, пятки бы смазал. Аж до Берлина без остановки бы драпал…