Орлиная степь

После этого как-то незаметно Ванька Соболь был водворен в передний угол, на почетное место, и начались расспросы. Повстречался Соболь с Екатериной Тимофеевной в Кузнецке недавно, незадолго до отъезда, знал о жизни ее семьи немногое, но расспросы тем более были настойчивы. Потом мать и дочь тут же, при Соболе, стали вслух думать и гадать, как встречать дорогих гостей и как помочь им начать новую жизнь в родном селе: ведь у них не сохранилось даже своего дома.

За полчаса, получив радостное известие, Лукерья Власьевна так подобрела к Ваньке Соболю, что даже пожалела:

— Вот беда, а у меня-то, Ванюша, и угостить тебя нечем! А как бы отблагодарить-то надо!

— Я так и знал, Лукерья Власьевна, что вам захочется угостить меня за добрую весточку, — окончательно осмелев, бойко заговорил Соболь, — а угостить при такой жизни, конечно, не на что… Откуда у вас быть деньгам? Вот я на этот самый случай и прихватил поллитровочку беленькой…

— Ох, бес! — тихонько и даже внезапно ласково воскликнула Лукерья Власьевна, видя, как оборотистый гостенек достает из внутреннего кармана тужурки бутылку зеленоватого стекла.

Тоне не понравилось, что мать круто переменилась в разговоре с Ванькой Соболем, и она презрительно бросила:

— И верно, бес!

— Ничего, по маленькой выпьем! — сказала Лукерья Власьевна и кивнула на дверь горницы. — Подними деда, пусть тоже отпробует. Редко ему приходится… Да что ты стоишь? Раздевайся, Ванюша, сейчас соберем на стол!

…Уходил Соболь от Родичевых на закате солнца. От порога, задерживая осторожно зовущий взгляд на Тоне, он попросил, как должное:

— Проводи от собаки-то!..

— Проводи, милая, проводи! — подхватила раздобревшая к Соболю Лукерья Власьевна, которой, конечно, невдомек было, что собаки давно нет на дворе. — Недолго и до греха: собака есть собака!..

— Не покусает! — ответила Тоня.

— Ой, Тоня, да долго ли тебе выбежать?

На крыльце Ванька Соболь остановился и, опустив голову под укоризненным взглядом Тони, остановившейся у порога сеней, спросил высоким, печальным голосом:

— Живешь-то как?

— Живу… — ответила Тоня уклончиво.

— Забыла?

— Все забывается!

Соболь долго стоял молча, с опущенной головой, а Тоня, просрочив время, когда удобно было уйти, смущенно и досадливо комкала в руках фартук… Не поднимая головы, Соболь сказал тихо, но достаточно твердо:

— Поговорить с тобой надо.

Тоня промолчала, и он добавил еще тверже:

— Сегодня же!

И снова в ответ молчание.

— Приходи в клуб, — попросил Соболь.

— Видно будет! — отозвалась Тоня будто издалека.

— Приходи! — твердо и ласково повторил Соболь, будто не расслышав ее слов. — Я ждать буду! — добавил он и, не прощаясь, медленно сошел с крыльца.

…Бывает, встретишь в лесных дебрях ручей. Маленький, он едва прокладывает себе путь, он еще не может перепрыгнуть через поваленное дерево… Но присмотришься к нему — и видишь: есть в нем все же что-то задорное, сильное и многообещающее! И невольно мелькает мысль: а куда он течет, этот ручей, каким он будет, когда пройдет сотни верст? Может быть, он станет могучей рекой, которая проложит себе путь по чудесным просторам? И тогда захочется встать и шагать, шагать за ручьем, чтобы узнать, какой он, многообещающий, в далекой дали!..

Так было и с Тоней.

Она, знала многих парней и отчетливо видела, какими они станут в будущем. Вот один: он будет жить размеренно, деловито, без дерзкой мечты, в годы возмужалости завоюет почет в селе, полюбит ходить в баню и за один присест будет выпивать туесок домашнего кваса… Вот другой; этот будет маленьким крикливым мужичонкой, какие любят мешать другим жить на белом свете: в семье у него будет не больше счастья и несчастья, чем у других, но он, надоедливый, о каждой своей житейской мелочи заставит говорить все село… Ой, каждого, каждого лебяжьинского парня Тоня видела стоящим где-то за много лет впереди!

А вот Ваньку Соболя не видела. Никак нельзя было узнать, каким он станет. Он очень легко, играючи научился работать на тракторе. А за какие дела он только не брался попутно! Охотничал, выкармливал на своем дворе лис-чернобурок, вязал сети, плотничал, объезжал колхозных коней… Он неутомимо, неугомонно раскрашивал, как умел, в яркие цвета свою простую деревенскую жизнь. Озорной, он любил покуролесить, при случае похвастаться; затеять что-нибудь необычное, чтобы ахнуло все Лебяжье. А что все же из него могло получиться в будущем, никак не видно было…

Именно по этой странной причине Ванька Соболь в свое время и полюбился Тоне, да так, как только бывает впервые. И Тоня готова была, обо всем позабыв, шагать и шагать за жизнью Ваньки Соболя, чтобы узнать, станет ли она где-то далеко могучей рекой…

Когда же горячий и своенравный парень бежал из Лебяжьего, бежал, не подумав о ней, не пощадив ее, Тоня со всем пылом и жестокостью молодости стала рвать из своей души буйно проросшую и цепкую, как трава-березка, свою любовь к Ваньке Соболю. Так продолжалось два года.

Но вот он вернулся, возмужавший, но такой же, как и прежде, загадочный и, кажется, с прежней любовью. Что же делать? Как быть?