Густо дымя, портовый буксир «Славянка» подтаскивал к причальной стенке завода неповоротливую громаду плавучего крана. Изместьев пошел распоряжаться спуском.
— Пришел на свой катерок полюбоваться? — спросил Егор Лободу.
Федосу неудобно было признаться, что он пришел сюда совсем не за этим.
— А я, Федос, хотел повидать тебя. Дело есть важное, — продолжал Калитаев.
— У меня тоже, — сказал Федос.
— Вот и отлично. Пойдём присядем где-нибудь.
Они пошли в сторону затопленного старого дока.
Вскоре они были возле катера Семена. Такелажники подводили под корпус тросы. Семен, взволнованный, с красными пятнами на щеках, то и дело смахивал ребром ладони пот со лба. Нарядно покрашенный сейнер, собранный когда-то на болты Семеном, стоял под длинными, внаклон поставленными стрелами крана. Семен знал наперечет каждый лист, каждую точку на нем. «Вот скуловой здесь тяжело дался. Однажды чуть в лепешку палец ручником не расшиб, — вспоминал Семен. — А где и впрямь было трудно, так это в кормовом отсеке. Лежал скрючившись в три погибели. Последний болт затянули, даже страшно сделалось: а вдруг не выберусь отсюда?» Семен улыбнулся, вспомнив свои первые страхи, горести и успехи. Он был так занят собственными мыслями, что даже не заметил подошедшего отца.
Федос сказал Семену, что ходил в контору насчет увольнения и что, наверное, не сегодня-завтра они поедут домой.
Но Семен не проявил никакой радости.
— Слушать надо, когда отец говорит, а не глазеть по сторонам, — возмутился Федос.
Семен продолжал смотреть, задрав кверху голову, на сходящиеся в одной точке трубчатые стрелы плавучего крана. Оттуда спускался, подвешенный к стальным тросам, тяжелый железный крюк. Был он похож на кривой коготь сказочной огромной птицы.
Чтобы не осрамиться перед Егором, наблюдавшим с улыбкой за происходящим, Федос махнул рукой и пошел дальше за Калитаевым.
Они присели на согретые солнцем причальные тумбы, вделанные в бетон старого дока. Того самого, на закладке которого оба присутствовали мальцами почти четыре десятка лет назад. В доке давно уже не ремонтировались корабли, он был затоплен и походил на заглохший деревенский пруд. По воде плыли одинокие осенние листья, занесенные ветром из Жириновского сада. Федосу виделось, будто перед ним родная Чихеза, притихшая, печальная, какой бывает она поздней осенью.
Егор запалил самокрутку, глянул в загадочную темноту воды. Она закрывала дно дока, по которому ходил Егор вместе с отцом в свои молодые годы. Он смотрел так, будто пытался разглядеть сквозь неподвижную водную толщу свою далекую юность. Но была бесстрастна спокойная вода, и уже с трудом верилось, что там шла когда-то хлопотливая жизнь, слышался грохот железа, гулко раздавались голоса, отражаемые холодным камнем доковых стен, а на металлических кильблоках стояли корабли Тихоокеанской эскадры, и рабочие обновляли их корпуса, залечивали тяжелые раны, полученные в русско-японскую войну.
Над тихой водой метались стрекозы, садились на обогретый бетон, прижимаясь к нему коричневыми, будто присыпанными ржавчиной телами. Бестолковым роем толклись в воздухе постоянные спутники приморской осени — божьи коровки. Федос посматривал себе под ноги, чтобы ненароком не раздавить букашек, ползавших среди окалины и железа.
— Хочу я тебе, Федос, одну статейку прочитать, — начал Егор, доставая из кармана сложенную вчетверо газету. — Ты видел сейчас наши катера? Так послушай, какую судьбу им готовили наши враги.
В заметке говорилось о том, что в Союзрыбе был разоблачен крупный вредитель из бывших дворян — Ергомышев. Он был связан с заграницей. Ергомышев выполнял поручения своих зарубежных хозяев — братьев Ванецовых. Замышлялся заговор против молодой рыбной промышленности на Дальнем Востоке. Чтобы задержать строительство рыболовецкого флота, Ергомышев всеми силами тормозил реконструкцию Дальзавода и постройку рыболовецких судов.
Егор читал про то, как через одного из братьев Ванецовых в японских портах устраивали поломки советских пароходов. А когда наши суда становились на ремонт в японские доки, их ремонтировали кое-как. Про то, как умышленно срывалось строительство заводов, обслуживающих путину, из-за чего приходилось каждую мелочь покупать в Японии.
— Неужто и заклепки у японцев покупали? — удивился Федос.
— Даже заклепки, — подтвердил Калитаев. — Не зря же их называли у нас золотыми: валютой приходилось платить.
Федос пытался получше уяснить услышанное.
— Скорее бы на сварку катера перевести, — мечтательно сказал Егор. — Освободиться бы от заграничной зависимости.
Федос подумал: перейдут на сварку — ему тут делать будет нечего, не переучиваться же. И только было хотел сообщить о своем желании ехать в Бакарасевку, как Егор сказал:
— А дело у меня к тебе, Федос, вот какое. Хочу просить тебя остаться на заводе.
— Зачем? Людей и без меня хватает, — нахмурился Федос.