Орлиное гнездо

Когда Хосита немного успокоился, он доверительно сообщил о большой неприятности, которая, собственно говоря, и лишила его привычной сдержанности. Дело в том, что контролеры Наркомфина всерьез заинтересовались деятельностью отделения Чосен-банка и начали придирчивую ревизию. И хотя система учета в банке была хитроумно запутанной, чтобы надежно скрыть незаконные операции с червонцами, валютой и переводами за границу, Хосита побаивался, как бы не докопались до всего этого дотошные контролеры.

На всякий случай Хосита заметал следы, хотя они обнаруживались с трудом: он был осторожен. «Умный ястреб скрывает свои когти», — говорил Хосита. Знакомство с русскими? Помилуйте, но это просто старая дружба, не больше. Смущала рукопись. Все-таки она была откровенно враждебной по отношению к стране, которая предоставила Хосите возможность жить и работать на благо расы Ямато, гарантируя при этом уважение к его национальному и человеческому достоинству. От него требовали только невмешательства во внутренние дела русских и соблюдения лояльности. Рукопись выдавала Хоситу с головой, могла посеять подозрение у тех, кто может с ней случайно познакомиться. И тут он отчетливо увидел пугающую воображение картину: мошенничество Чосен-банка разоблачено, все, кто имел причастность к афере с червонцами, арестованы, а значит, арестован и он, Хосита… Страх охватил его. Показалось, будто внутри неведомо как очутился холодный чугунный шар, он давил на ноги, подкашивал их. Забыв о гостях, Хосита вынул из папки стопочку листков, испещренных иероглифами, и сунул ее в печку. Пламя нехотя лизнуло рисовую бумагу, она тлела, превращаясь в рыхлый черноватый пепел, и сколько Хосита ни ворошил бумагу щипцами для древесного угля, она так и не смогла вспыхнуть, как не вспыхивает трухлявая гнилушка в костре.

В глубине души Хосита чувствовал, что бой за Охотское море наиболее реакционные японские рыбопромышленники скорее всего проиграют. И еще неизвестно, как сложатся обстоятельства в будущем. И каковы будут отношения правительства Японии с Советами. В конце концов, если понадобится, он заново восстановит написанное…

Дерябин тревожно смотрел на дотлевающие листки, и ему передалось паническое настроение Хоситы. Им всем было страшно: возмездие пугало. Именно в эти мгновения Дерябин окончательно решил: бежать несмотря ни на что! Гораздо спокойнее вредить ненавистным большевикам из-за кордона, отсиживаясь, подобно Рядовскому, в Харбине, а здесь — благодарим покорно!

Наблюдая за сборами Дерябина, Шао говорил:

— Моя шибко боиса. Наверное, скоро милиция моя квартира ходи. Его мало-мало узнал про червонца. Моя тюрьма не хочу сидеть. Харбин пойду. Тебе раньше говорил, что тоже хочет ходи Харбин. Могу проводить. Идем вместе.

«Да, надо бежать, — сказал себе Дерябин. — Нельзя терять ни одной минуты».

— Моя шибко боиса, — продолжал Шао. — Это ударника Чена милиция ходи. Он шибко кричи: «Шао спекулянта есть…»

Шао предложил добраться ночью на шаланде по Амурскому заливу до Тавричанки, оттуда идти на Раздольное, там сесть в поезд до Никольска-Уссурийска. А затем уже пробираться в сторону границы. Путь был сложный, но Шао считал, что надо сначала запутать следы. Он полагал, что уголовный розыск следит за ним.

Дерябин торопливо одевался, распихивал по карманам документы, деньги. Потихоньку, чтобы не обратить на себя внимание жены, вышел в столовую, достал из буфета несколько пампушек, кусок холодного мяса. Хотел завернуть еду в газету, но не оказалось под рукой. Тут он увидел на столе туесок с нитками. Вытряхнув их, сложил в туесок еду.

Осторожно, крадучись как воры, Дерябин и Шао вышли из дома.

Их сразу обдало дождем и ветром. Звериная тоска и озлобление возникли в душе Дерябина. Хотелось завыть в голос, по-волчьи. В последний раз он оглянулся на оставшийся позади дом, яркие огни которого проложили световые дорожки в дождевой мгле.

Дерябин еще не успел далеко отойти от крыльца, как на пороге появился Юрий.

Давно не был он в родном доме. И может быть, никогда больше не заглянул бы сюда. Но растущее с каждым часом подозрение требовало ответа. «Скажу, что все знаю… Пожар на „Тайге“ устроил Гришка. Я видел его на этом пароходе, когда размечал там листы для фальшборта. Гришке не было нужды ходить на „Тайгу“. Теперь ясно, на какое дело звал он меня… Неужели отец мог решиться на такое? Тогда я не сын ему… Узнаю правду — уйду совсем. Только бы узнать…»

Юрий волновался. Сейчас он не был похож на того развязного, нагловатого парня, от одного вида которого в душе Дерябиной воцарялась гнетущая тоска, а отец не знал, куда деть себя от гнева и раздражения.

— Юрочка, ты? — с обычным театральным наигрышем воскликнула мать.

— Где отец? — нетерпеливо, не поздоровавшись, спросил Юрий.

— Дома. Только что был здесь…

И она направилась к кабинету мужа. Юрий вошел следом.

Тревожное предчувствие кольнуло сердце Юрия, когда он увидел раскрытые ящики письменного стола, развороченные, разворошенные бумаги в них.