Орлиное гнездо

Корабельную рабочую науку Егор Калитаев стал постигать в трудное, неспокойное время. Небольшая схватка Прохора с Дерябиным была первым вестником будущих столкновений между рабочими и хозяевами. И эти столкновения учащались. Егор сразу из детства вступил в мятежную юность. Платили Егору, как ученику, пятнадцать копеек в день. Причем наниматься на работу надо было ежедневно. Каждое утро подходил Егор к заводской конторке, где собирались десятки других людей, и ждал появления мастера. Он выбирал среди пришедших самых сильных, рослых, мускулистых. Егору везло: он подходил под эти требования. Но вот оканчивался рабочий день, Егор получал расчет — пятнадцать копеек — и уходил, чтобы утром начать все сначала. И только помощь отца, который однажды хорошо угостил мастера, решила судьбу Егора, и он был зачислен на постоянную работу. Как величайшую драгоценность взял он в руки рабочую бирку, поставившую его отныне на одну ногу с теми, кто работал в стенах завода. Бережно повесил Егор свою рабочую табельную марку рядом с отцовской и дедовской в плоский настенный ящик с проволочной сеткой вместо крышки. Теперь Егор был постоянным рабочим и получал двадцать копеек в день.

Егору бросилось в глаза страшное неустройство в делах мастерских. Вечная нужда в материалах, недостаток станков, скверный инструмент. За что ни хватись — всего мало, все на ладан дышит. А работы — невпроворот. В мастерских собирались доставленные сюда в разобранном виде миноносцы: опыт со сборкой «Янчихе» и «Сучены» оправдал себя. Эта работа отнимала много времени и требовала опытных мастеровых. Но не столько на сборке новых судов, сколько на ремонте старых встречались большие трудности. Корабли толпились у причальной стенки, ожидая починки, переделок, обновления. Они стояли месяцами, люди разрывались на части и не могли ничего сделать толком: то нет корабельной стали, то отсутствуют необходимые механизмы, а то просто бумажная переписка затормозила дело.

В таких случаях спасительным выходом из трудного положения была посылка судов на ремонт в Японию.

Прохор сжимал кулаки в бессильной ярости: в Японии могли, а здесь — не могли. И он мучительно искал виновников. И чем тщательнее отыскивал скрытые веревочки, которые кто-то невидимо дергал, направляя ход событий в порту, тем сильнее убеждался в заинтересованности высокопоставленных лиц в технической отсталости мастерских.

В Японии сидел всесильным царьком коммерсант Гинцбург, державший в своих цепких руках все судоремонтные дела русского дальневосточного военного и торгового флота. Он опутал многих начальников взятками, долговыми обязательствами, и те вынуждены были пользоваться услугами Гинцбурга, посредничавшего между Тихоокеанской эскадрой и японскими судостроительными фирмами.

Дерябину не давали покоя успехи Гинцбурга, начавшего свою карьеру простым разносчиком, бегавшим по кораблям. И Дерябин отправился в Японию на разведку: нельзя ли тоже погреть руки на неотложных нуждах флота? Однако Гинцбург быстро раскусил намерения конкурента и резко повысил сумму вознаграждений флотским начальникам и японским заводчикам. Дерябин отступил. Видя, что противник сложил оружие, Гинцбург, чтобы совсем обезопасить себя, предложил ему вступить в компанию на правах приказчика и доверенного лица. Дерябин вспомнил свою службу у Семенова в этой же роли и согласился. Теперь он должен был от имени Гинцбурга вести во Владивостоке все переговоры с местным начальством, подбивая его пользоваться в широких размерах услугами Японии.

Японское морское командование было крайне довольно подобным ходом дела: Япония, готовившая воину с Россией, в значительной степени держала в своих руках судьбы технической обеспеченности Тихоокеанской эскадры. Русские корабли были у японцев под руками, и не составляло труда подробно изучить все их уязвимые места на случай войны. Но, не довольствуясь этими возможностями, японский штаб отправил во Владивосток большую группу своих людей под видом рабочих. Все они были устроены в мастерские военного порта, а часть — на строившейся Уссурийской железной дороге.

Прохор однажды изловил японского клепальщика, занятого срисовыванием артиллерийского сооружения на крейсере. «Художник» даже и не пытался скрыть своей работы. Калитаев отвел клепальщика к вахтенному офицеру, а тот, поглядев на рисунок, беззаботно сказал: «Великолепно схвачено» — и отпустил шпиона.