Орлиное гнездо

Шмякин приподнял с полу тяжелый заплечный мешок, как бы пробуя, не поубавилось ли в нем весу. В мешке лежала сытная еда, собранная в дальнюю дорогу: ржаные сухари, свиной копченый окорок, брусок соленого сала, десятка два сваренных вкрутую яиц, несколько головок лука и чеснока, бутылка спирта, перелитого в плоский китайский железный «банчок». Было в мешке кое-что из белья и одежды — на летнюю пору. Спички, табак, соль Харитон укупорил в железные банки, обмазал крышки воском: вдруг да попадет он в полынью на какой-нибудь дуроломной таежной речке — весна, дело идет к большой ростепели. С необыкновенным тщанием подготовил Шмякин охотничий припас: порох, дробь, свинцовые самодельные «жоканы». Осмотрел и протер верно послужившую ему двустволку шестнадцатого калибра, поглядел на свет в ее дула немигающими глазами и так всверлился зрачками в поблескивающую холодную глубину ружейных стволов, точно хотел увидеть через них, как в подзорную трубу, свой неясный завтрашний день.

А завтрашний день Харитона был теперь по ту сторону границы. Здесь, в Бакарасевке, Шмякин доживал последние часы. Душа его уже давно неприкаянно блуждала за синими волнами прикордонных гор. Харитону оставалось перетащить по горбатому каменному морю свое тело, чтобы соединилось оно с душой, перекочевавшей на маньчжурскую землю. Мыслил Харитон встретиться там с бывшими односельчанами, что еще в пору гражданской воины переметнулись за кордон. Доходили и до Бакарасевки слухи про их неспокойную жизнь на чужой стороне. Как-то Харитон прочитал про поимку на границе большой белогвардейской банды, встретил фамилию одного из бывших бакарасевских богатеев. «Значит, и вправду наши воюют на границе».

Харитон радовался этим вестям. Ему казалось, что гул далеких приграничных сражений слышен уже в Бакарасевке. Он нетерпеливо ждал того часа, когда по бакарасевским землям пройдут освободители с маньчжурской стороны. И уже видел себя неумолимым карателем своих врагов. Первой жертвой Харитон намечал Якима, которого ненавидел всей душой: Яким распоряжался на земле, когда-то принадлежавшей Шмякину, и не однажды заводил разговор, что пора бы подрезать под корешок хозяйства бакарасевских богатеев…

Год двадцать девятый, когда разразилась военная гроза на дальневосточной границе, был на исходе. Над Бакарасевкой бездумно заплетала серебряные паутинки благодатная дальневосточная осень. Шмякин собрал в один из октябрьских дней на базар несколько мешков картофеля и отбыл в Никольск-Уссурийск. Ехал он не столько ради торговли, сколько из желания разузнать в городе новости о пограничных боях.

Не доезжая Никольска, Харитону пришлось свернуть с дороги: навстречу шла тысячная толпа. Слышались восклицания, смех, разговоры, слова приказаний и команд. Люди были одеты в голубовато-серые курточки и такие же штаны, а на головах неуклюже высились огромные, отделанные косматым черным бараньим мехом треухи. «Неужто пришли?» — обрадовался Харитон. Пристально вглядывался Шмякин в идущих, но не видел у них оружия.

У Харитона упало сердце: пленные. Не победители, а побежденные шли по бакарасевской земле, направляясь на постой в заброшенные и пустующие казармы, оставшиеся от царских времен. По веселым, беззаботно улыбающимся лицам, сохранившим следы пороховой копоти, Харитон догадался, что пленные не удручены таким исходом дела, а, напротив, рады своей судьбе.

Колонна пленных, растянувшаяся по шоссе на добрый километр, нескончаемо текла, подобно голубовато-серым водам неведомой реки с черными барашками островерхих шапочных волн. Шмякин повернул домой, так и не добравшись в тот день до Никольского базара.

Поехал он в Никольск спустя несколько дней. Вблизи казарм, где квартировали теперь взятые в плен полки мукденовского завоевателя дальневосточных земель, Харитон нагнал небольшую группу идущих в город пленных. На руках голубовато-серых курток пламенели кумачовые повязки. Пленные шли без конвоя, и Шмякин немало этому удивился. «Китайские большевики, наверно, потому и свобода им такая», — рассудил про себя Харитон и, чтобы удовлетворить разгоревшееся любопытство, решил поговорить с идущими.

Он хлестнул вожжами коня и вскоре нагнал пленных. Приметив еще издали одного из них — он все время отставал от общей группы, — Харитон предложил солдату подсесть на телегу. Пленный был немолод, по многим приметам в нем угадывался земледелец: шаркающая походка на полусогнутых ногах, легкое покачивание головой в такт шагам, заметная сутулость. Наметанный глаз Харитона сразу разглядел в пленном огородника, много лет протаскавшего по базарам на деревянном коромысле с двумя круглыми корзинами на концах сотни пудов картофеля, помидоров, капусты, выращенных изнурительным потогонным трудом.