Теперь, когда работа была сделана, Джон и Вильгельм собирались уехать на следующий день. Джон не мог снова покинуть Алеппо без Зимат. Много лет назад она просила забрать ее с собой в земли франков, но он отказался. Он решил, что не повторит прежней ошибки.
Он подошел к воротам дома Юсуфа и постучал. Створки распахнулась, и Сакр жестом предложил ему войти.
– Саладин в цитадели, – сказал мамлюк.
– Я его подожду, – ответил Джон.
– Ты уверен? Его может не быть некоторое время, – предупредил Сакр.
– Я подожду.
Джон уселся среди подушек в столовой, и слуга принес ему чай. Как только тот ушел, Джон встал и поднялся на второй этаж. Он открыл первую дверь и оказался в комнате, где стоял ткацкий станок. Следующие две комнаты были спальнями. Джон распахнул последнюю дверь и увидел сидевшую на кровати Зимат.
– Джон! – воскликнула она и вскочила на ноги. – Тебе не следует здесь находиться!
Он вошел и закрыл за собой дверь.
– Я больше не оставлю тебя, Зимат. Я не поступлю так во второй раз, – заявил Джон.
– Ты должен уйти! – умоляюще сказала Зимат.
– Выходи за меня, а не за Аль-Мукаддама. Я могу увезти тебя в земли франков. И мы будем вместе.
– И тогда Убада лишится будущего. Кем он станет? – спросила Зимат. – Купцом или священником, как ты? – Слово священник она произнесла с презрением.
– Нам не обязательно уезжать. Я останусь и буду служить Юсуфу.
Она покачала головой.
– Это невозможно, Джон. Неужели ты сам не понимаешь? Аль-Мукаддам эмир. Имея такого отца, Убада станет великим человеком. А ты никогда не сможешь дать ему такого будущего.
– Но я его отец, – сказал Джон.
– Именно по этой причине ты должен уйти, – сказала она, и ее голос дрогнул. – Ради сына.
– Я люблю тебя. – Он подошел к Зимат и взял ее лицо в ладони.
Потом нежно поцеловал, и Зимат поцеловала его в ответ, сначала осторожно, затем страстно. Он обнял ее и прижал к себе.
– Нет. – Зимат оттолкнула его со слезами на глазах. – Я должна думать о сыне. Уходи, пока никто тебя здесь не обнаружил. – Он кивнул и пошел к двери. – Джон, – остановила она его. – Я… я тоже тебя люблю.
Джон не нашел слов для ответа. Казалось, его сердце покрылось синяками – такую боль он испытывал. Он повернулся и вышел, чтобы вернуться в Иерусалим, к одинокой жизни священника, к людям, которые были для него более чужими, чем сарацины.
Глава 8
Джон сидел за столом рядом с Вильгельмом в большом зале архиепископского дворца, который выбрали для бракосочетания Амори и Марии Комнины. Джон узнал нескольких придворных и прелатов, расположившихся рядом с ними: магистров Орденов тамплиеров и госпитальеров, Онфруа де Торона, Гуго де Кесарию и Боэмунда Антиохского, которых Джон помогал выкупить ровно два года назад. Джон поморщился. Даже сейчас он испытывал боль, когда вспоминал те дни в Алеппо.
Заиграла труба, гости встали, двери распахнулись, и в зал вошел Амори под руку с новой женой. Мария походила на испуганную девочку, чему не мешала золотая корона. У нее не было груди, а туника из синего шелка висела так, словно ее надели на мальчишку. Волнистые волосы, посветлевшие от лимонного сока и солнца и собранные в пучок, открывали высокий лоб. Слабый подбородок, курносый нос и маленький рот с надутыми губами дополняли картину – казалось, будто она постоянно чем-то недовольна. Глаза, подкрашенные черной краской, покраснели от слез.
За королем и новой королевой следовали сенешаль, который нес королевский скипетр, и камергер с его мечом. Далее шли Патриарх Иерусалима, архиепископ Тира и полдюжины дипломатов двора императора в Константинополе. Процессия остановилась во главе стола.
– Спасибо, что пришли отпраздновать этот радостный день! – сказал Амори. – Ешьте, пейте, получайте удовольствие!
Король сел, и гости последовали его примеру. Стол Вильгельма и Джона находился чуть в стороне. Джон кивнул в сторону Марии.
– Она выглядит несчастной.
– Ей выпал далеко не худший жребий. Амори добрый человек, – ответил Вильгельм.
– И во дворце полно служанок, которые воспользуются его добротой. Он не станет хранить ей верность, – заметил Джон.
– Во всяком случае, не будет ее бить, – сказал Вильгельм.
Джон возблагодарил Бога за то, что не родился женщиной, которую могли продать, как ценное имущество, чтобы закрепить сделку, и занялся утиной грудкой на своей тарелке.
Между тем за главным столом встал представитель императора. Двойной подбородок, толстые пальцы, мягкое тело – герцог Торос выглядел как располневший купец, но говорили, что император Мануил прислушивается к его мнению, из чего следовало, что с ним требовалось считаться. Он поднял кубок с вином.
– За короля Амори и королеву Марию; желаю вам долгого совместного правления! – И он осушил кубок большими глотками.
Остальные последовали его примеру.
Когда кубки были вновь наполнены, пришла очередь короля Амори произнести тост.
– За императора Мануила, и пусть дружба между нашими царствами будет долгой! – И вновь все выпили вина.