Орлиный услышишь там крик...

Володе Зябкину двадцать шесть лет. Сероглазый, светлорусый, с курчавой бородкой клином. Володя — москвич, с Беговой. В Москве провел детство, закончил школу. Потом поступил в гидрометеорологический техникум. Сейчас работает старшим техником в снегомерно-гидрологической партии и учится заочно в институте.

До экспедиции он провел несколько лет на высокогорной станции. И то, что на станции мало людей, и жить одиноко, и рядом опасность, сделало его не угрюмым, а, наоборот, общительным и веселым человеком.

Сережа Айрапетьянц закончил Ленинградский университет.

Готовил дипломную работу по ледникам Тянь-Шаня. Мальчишкой пережил блокаду, лишался речи и даже сейчас, когда волнуется, говорит заикаясь. Сережа — друг Юры Баранова: Юра закончил тоже Ленинградский университет, но на год раньше.

Перед экспедицией Сережа получил известие о том, что у него родилась дочь. И наверное, сейчас ему очень хочется быть дома.

Однако нужно идти дальше. Теперь мы растягиваемся цепочкой. Ощупываем каблуками крепость льда.

Справа чернеет скала. В стороне остался пик Победы. А впереди, за широким плато, километрах в семи от нас, высится беловатый от инея скалистый склон вершины Хан-Тенгри. Слева тянется горная гряда, отделившая северный Иныльчек от нашего, южного.

Наконец Володя замечает темнеющие вдали точки. Забыв об осторожности, бежим к этим точкам.

Горные духи, вероятно, оставили нас в покое: решили посмотреть, что мы собираемся делать в их царстве.

Тюки и части от осадкомера разбросаны, как после взрыва. Консервные банки впаялись в лед. Дрова по полешку рассыпались чуть ли не на километр. Летчики ведь сбрасывали груз на большой скорости.

Находим палатку — в нее мы упаковали хлеб, картошку, лук и концентраты. Палатка развернута, но хлеб сохранился. Берем две смерзшиеся булки, несколько банок консервов. В темноте мы не заметили той беды, которую обнаружим завтра днем.

Глубокой ночью добираемся до своих. Ребята уже беспокоятся и жгут факелы, указывая нам дорогу.

ЗЕМЛЯ ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ

Прошел еще один день. Ноги потеряли чувствительность. Потрескались губы. Сквозь бинты на руках просачивается кровь. Голова тяжелая, шапка давит виски. А сердце то сожмется, перехватив дыхание, то отпустит. Должно быть, так чувствуют себя очень старые люди.

Ребята сидят у костра, держат горячие кружки в замерзших ладонях. Я подтягиваю ботинок к себе на колени и начинаю расшнуровывать его. Днем снег таял, и в ботинках хлюпала вода. Сейчас она застыла. Отдираю еле-еле носки. Хорошо, что днем догадался перебинтовать все мозоли.

— А Женя где? — вдруг спохватывается Николай Васильевич.

— Здесь. — отвечаю.

— Чай пей!

— Спасибо.

— У тебя есть теплые носки? — спрашивает Сережа.

— Не надо…

Сережа поднимается с камня, подает шерстяные носки.

Стряхиваю с носков снег, надеваю, прячусь под тент. Одна палатка у нас есть, но на семерых в ней не хватает места. Другую не успели поставить. Николай Васильевич, Володя Зябкин и я спим под тентом.

По брезенту шуршит снег. Шерстяные фуфайки, телогрейка, шапка — на мне. Втроем мы прижимаемся друг к другу все теснее.

Костер гаснет. Ребята засыпают, ворочаются во сне — холодно.

Над вершинами поднимается голубая, прозрачная луна. Сейчас ближе всех к ней мы. И кажется она крупнее. Четко просматриваются лиловые пятна материков, застывшие моря. Горы — это, наверное, Гималаи или Тянь-Шань. А там Африка — континент, похожий на раненое человеческое сердце. Дальше, у самого края диска, — океан. Может, Индийский или Атлантический.

А мы — на Луне, и Земля — над нами, в небе, полном горячих звезд. И наши белые вершины — это пейзаж Луны, где днем от жары дымятся горы, а ночью свирепеют морозы.

Губы трогает улыбка. Чудак-человек! Мало ли что примерещится, когда спишь под открытым небом и знаешь, что вокруг, кроме нас семерых, километров на двести нет ни одного живого человека!

Камни постукивают, да изредка, будто кто бьет колотушкой, прокатывается треск: подает «голос» ледник. К шороху камней я уже привык. И все же меня не покидает ощущение, будто кто-то бродит рядом. Скорее всего барс. Сегодня Володя Зябкин недалеко от лагеря видел свежие следы.

Луна перемещается в небе, катится по самым вершинам. Перемещаются и черные тени скал. А там, где освещено, блестит снег. Он, как дымчатое покрывало, тихо колеблется под вздохами ветра и вспыхивает ярче и ослепительнее. Нет, все-таки мы на Луне, первые лунные жители.

Пожалуйста, не смейтесь! Если уж говорить по правде, наверное, так же будут чувствовать себя космонавты, которые скоро полетят осваивать безмолвную лунную планету.

НЕУДАЧНОЕ ДЕЖУРСТВО

Высота вызывает бессонницу. Я не могу уснуть. Слышу торопливый стук часов, чиркаю спичкой — стрелки примерзли к циферблату. Снова закрываю глаза, считаю секунды. Один бок онемел. Делаю титаническое усилие, чтобы перевернуться вместе с мешком на другой бок. Во рту солоно от крови, лопнули ссохшиеся губы. Болят ссадины на руках. А ногам жарко — мозоли нарывают. Как я надену завтра ботинки?