Орлица Кавказа (Книга 1)

Главноуправляющий канцелярии на Кавказе, ознакомившись с письмом зангезурского уездного начальника, был не в духе. Бунт в каземате, единодушие разнородной массы узников, конечно же, настораживало его. Происходившее там, на окраине, говорило о том, что нет всеобщего послушания и покоя в кавказской вотчине империи. Гачагское движение могло перекинуться и в другие края.

Задав хорошую взбучку губернатору, отпустив подчиненных восвояси, наместник, не находивший себе места, вызвал начальника тайного отделения и предложил, его вниманию зангезурскую "реляцию".

— Извольте прочесть, господин генерал!

Тот впился в строки колючим взглядом, как бы ощупывая их, и по мере чтения лицо его вытягивалось все больше.

— Да-с… ваше превосходительство.

— Что — "да-с"?

— Смею сказать, что дела в Зангезуре обстоят… гм… сквер-но-с…

— Это я и без вас знаю! — наместник поправил кольцо на пальце. — Вы осознаете, что от вас требуется?

Генерал с одутловатым лицом и рыхлой фигурой вытянулся и щелкнул каблуками.

— Приказываю вам… — наместник, как шпагой, ткнул указательным пальцем в генерала и выдержал внушительную паузу, глядя на жандарма давящим взглядом. Я приказываю вам в течение суток, ровно через двадцать четыре часа, дать мне точный и исчерпывающий доклад о внутреннем положении в уезде. И еще… И еще, все сведения, какие только имеются, касательно фактов, содержащихся в письме зангезурского начальника, а также данные об этой загадочной "татарской" бунтовщице Хаджар — все выложите мне на стол!

— А также и о муже ее, Гачаге Наби, не так ли? Наместник процедил сквозь зубы:

— В первую очередь, как вам велено — о ней!

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Создадим полный портрет…

— Какого черта портрет! — взревел главноуправляющий. — Все что известно, всю подноготную! Понятно!? — Понизив голос, наместник добавил:

— Не смею больше вас задерживать.

Глава двадцать четвертая

Между тем, пока кто-то где-то судил-рядил, бранился, казнился, Хаджар делала свое дело — будь это и не каземат, а хоть преисподняя, все одно, не удержать ее, выскочит, вырвется непременно! С младых ногтей терпеть она не могла кротости и смирения, И сама никогда не ныла, не опускала рук. Кто при ней — парень ли, молодица ли, струсил, захныкал, — пиши пропало. Хаджар ни слышать, ни видеть таких не хотела. Какая ни беда — терпи, выдюжи, как ни лютует судьба, крепись! Только не гни шею перед мучителем, не кланяйся! Так и росла, гордая, неуемная, и теперь ратовала за то, чтобы лиходеев каленым железом выжечь! И видишь, как оно обернулось, попала в силки, в каземат бросили, тюремную стену другой стеной окружили, из штыков солдатских, из шашек казачьих!

По совести говоря, Хаджар за Наби вышла замуж вовсе не вслепую, наобум, как случалось порой в этих краях, глядишь, пошла молодая с кувшином по воду, а ее подстерегли у родника, хвать, в бурку окутали, в седло кинули, и поминай как звали. Не одному свату показала Хаджар от ворот поворот, пока не выбрала Наби, пока сердцем не полюбила. И с первых же дней души не чаяли друг в Друге.

Хаджар понимала и прежде, и теперь, на что они идут, — биться грудь о грудь с вооруженным войском, — не шутки шутить. Все могло быть — кровь и рубка, каземат и Сибирь, рана и погибель, и голодная смерть… Хаджар было ясно, какая это путь-дорога. Но не думала, не гадала она, что и здесь в каземате, столько узников из-за нее всколыхнутся!

Не знала, не ведала, что арестантские кулаки обрушатся на стены камер, "тюремный телеграф" разнесет весть, что всех без разбору и различия, мусульман, христиан, на ноги поднимет! Что узники смогут разорвать оковы и кандалы, как прогнившую веревку, и грянет дружная грозная песня: песня-вызов и начальнику уездному, и губернатору, и наместнику! Такой вот бунт — разве это малое дело в уездном каземате, числившемся на особом счету… Нет, если поглубже вникнуть — совсем не малое! Это была дерзость, подвиг, опора и поддержка для Хаджар! И при такой поддержке она уже, считай, не узницей была, а повелительницей, и судьей! Но правдой было и то, что физически она по-прежнему оставалась в неволе, арестанткой была в каземате, в темнице. Здесь лицом к лицу со смертью стоишь! Кто — кого! Вырвался — живи, а нет — пропадай. А то при побеге и пуля догонит, уложит на землю, в крови захлебнешься, сапогами коваными добьют, да еще напоследок носком перевернут — прикончили или нет.

Хорошо, что узники ее в обиду не дали. Не дали ведь! И вся округа о том прознала, услышала! И до Наби, глядишь, весть долетит! И другая сторона, власть высокая, узнает, до наместника молва докатится! И обе стороны ждать не станут, друг на друга пойдут, и быть кровавой беде!

И как тут было Хаджар сидеть сложа руки!