Конечно, Гачаг Наби раздумывал не о том, выручать ли ему любимую. О том и речи быть не могло. Он и погибнуть не имел права, пока его честь, его. радость, его подруга были в чужих жестоких руках! Умри он в такой ситуации это было бы больше, чем смертью. Это значило, что он обесчещен, обесславлен, развенчан в глазах народа - и бог знает! Может, его горький пример и другого, еще подрастающего гачага, удержит от решительных действий, когда придет его час!
Значит, в сложившейся ситуации необходимо было действовать, но действовать только наверняка. Уходить от прямых столкновений, не допускать, чтобы невинная кровь лилась под казачьими шашками! Помаячить вдали, нанести удар стремительно, как молния блеснуть и исчезнуть. Однако - пока "кавказская орлица" в плену, все становилось трудно исполнимым... Необходимо срочно освободить ее! Это вопрос жизни и смерти.
Не он один размышлял над сложившимся положением. Его друзья, укрывавшиеся в пещере, тоже думали - но при этом они безоглядно рвались к действиям.
Нет, нет и нет! - останавливал Гачаг Наби то Гогию, то Андрея, рвавшихся предпринять вылазку хотя бы в сторожку Карапета.
- Друзья, не мешайте мне! Я пока не роздал все свои долги и перед братьями-грузинами, и перед братьями - "новыми мусульманами"...
- О чем ты говоришь, Гачаг?
- Кровь Дато еще требует отмщения! Я до сих пор, вспоминая об этом, не могу спать по ночам!
- Ты не прав, храбрец... Кровь Дато отмщена...
- Как?
- Кровь царского офицера вполне оплатила этот давний счет!
- Нет, друзья,- положил Ало-оглы руку на рукоять кинжала, - за каждую каплю горячей крови Дато нужно выпустить из жил вонючую кровь одного царского шакала! И то - этого будет мало.
- Зря ты хочешь взять на себя всю тяжесть борьбы - упрекали его друзья. Если хочешь победить, мы должны действовать совместно.
- Не обижайтесь, друзья мои, но предоставьте мне распоряжаться самому. Для подкопа здесь нужны Аллахверди, Томас, Карапет и Айкануш. Они будут работать, не теряя ни минуты времени и не жалея своих сил... Тем более, что теперь работа пойдет успешнее.
- .....?
- Теперь никто не будет бродить по ночам по дубовой роще и нам не придется тратить время зря.
Гачаг Наби припомнил, какой шум в округе вызвала его последняя операция в роще, недалеко от сторожки - и улыбнулся в пышные усы.
- И потом, сейчас врагам еще не до нас. Они заняты похоронами и сварами, которые разгораются вокруг дележа неубитого медведя. Готовят похоронную процессию, которая, я думаю, будет очень пышной.
- Да, Карапет рассказывал, что завтра покойника отправят в Петербург на черной колеснице...
- Неплохо было бы взглянуть на это зрелище! - сказали в один голос Гогия и Андрей.
- И мне пришло это в голову,- улыбнулся Наби.
- Тогда и я пойду! - объявила Тамара. - Думаю, что мне, художнице, следовало бы внимательно посмотреть на все и оставить картину на память потомкам.
На том и порешили.
Аллахверди и Томас остались заканчивать подземный ход. Остальным тоже были розданы поручения. А передовой отряд смельчаков решил предпринять отчаянную вылазку.
* * *
Тучи сгустились над Зангезуром. Казалось, вся могучая грудь земли напряжена, каждый камень и каждая ветка застыли в тревоге. Не нужно было обладать зрением орла, чтобы заметить спрятанные и тут и там засады. А у перевалов и переправ так и кишели солдатские гимнастерки. Картину дополняли живописные группы всадников на разномастных конях - челядь беков и ханов тоже приготовилась принять участие в том, что происходило.
Более того, в нижнем течении Аракса поставили изгородь, чтобы ни одна живая душа не могла тут прошмыгнуть. Вдоль всей границы Ирана стояли войска, чтобы не дать мятежникам уйти за кордон, пересидеть там тревожное время - и снова вернуться оттуда с лихими набегами...
С Гачагом Наби и его удальцами решили покончить разом. А чтобы даже память о нем искоренить, запрещены были песни и стихи, в которых не то чтобы прославлялось, просто упоминалось его имя, а также имя "кавказской орлицы". За нарушение этого предписания грозили вешать без суда и следствия.
Иначе - все начнется сначала. Будут приставы и урядники опять не спать ночей, набивая себе синяки в жестких седлах, будет уездный начальник с тревогой ждать известий, а генерал-губернатор трепетать перед необходимостью снова доносить государю императору о дерзких проделках бунтовщиков...
Подумать только, стыд какой для громадной империи - горстка голытьбы, буянов, голых и босых - носится по всему краю, оставляя за собой кровавый след, а вся отлаженная имперская машина не в силах с ними справиться!
Сегодня в черном гробу лежит офицер, прибывший из Петербурга по высочайшему повелению, а завтра, глядишь, и самого генерал-губернатора придется, не дай бог, одевать в дубовый мундир!