Все эти мысли каждый день и час пульсировали в сердце Хад-жар. Не покинули они ее и в этот момент; однако, скажем прямо, горела она не столько чувством гордости, сколько казалась озаренной пламенем своей любви. Она предвкушала, что уже недалек тот час, когда так или иначе, но перед ней растворится дверь темницы и на пороге окажется он, муж, любимый, единственный, ее Наби.
- Вот я и пришел к тебе, Хаджар, дочь Ханали...
- Зачем же ты пришел, славный Гачаг Наби?
- Увидеть тебя, Хаджар...
- Но ведь ты совсем недавно смотрел мне в глаза, сын Ало?
- Да, смотрел. Скажу больше - именно я в тот день открывал дверь твоей камеры...
- Зачем ты приходил тогда, сын Ало, и зачем пришел теперь?
- Тогда я пришел, чтобы поддержать в твоем сердце надежду и любовь, дочь Ханали, а теперь пришел, чтобы взять тебя за руку и увести за собой!
- Где ты, Наби? - вздрагивала Хаджар, потому что видение растворялось во мгле и не на чем было ей остановить свой взгляд. - Приходи! Спаси меня! Увези меня в горы!
Хаджар не знала, откуда придет Гачаг Наби в каземат. Может из-под земли явится, может, с неба соколом упадет. Но он обязательно будет здесь, чтобы снять со своей подруги оковы и вернуть ее в трудную, но прекрасную жизнь, из которой она была столь безжалостно вырвана.
А когда она выйдет...
Дойдя до этого порога в своих размышлениях, дочь Ханали наглядно показала нам, что не зря ее называют львицей. Потому что мечты, которые ее обуревали, остались бы непонятными не только любой другой женщине на земле, но и едва ли один из тысячи мужчин смог бы так рассуждать и чувствовать. Оказавшись на свободе, в первый же час Хаджар направила бы свои стопы...
Нет. Пока не надо рассказывать дальше. Всё так удивительно и странно, что не стоит прежде времени рассказывать о ее планах. Дай аллах, чтобы свершилось, наконец, освобождение, а потом уже придет черед всего остального.
И перед воспаленным взором Хаджар вновь и вновь вставало любимое лицо:
- Кто я без тебя, мой Наби?
- Кто я без тебя, моя Хаджар?
- Ты смел и прекрасен, мой Наби!
- Ты смела и прекрасна, моя Хаджар!
- В бою и любви... В бою и любви...
Истомленный долгой тишиной, чуткий слух Хаджар ловил шорохи, доносящиеся извне. Уже несколько дней как ей стало казаться, что она слышит слабые звуки где-то в глубинах земли. Теперь эти звуки становились отчетливей, и она могла уже сказать с уверенностью: шум приближается. А с ним приближается и минута, когда порвутся, словно паутина, железные цепи, и она взлетит в бескрайнее небо свободной птицей...
Глухой стук кирки о пористый камень был для нее слаще райской музыки. Тем более, что она не сомневалась - кирка эта в руках ее любимого!
Хаджар чутко прислушивалась и к шагам надзирателя, бессменно дежурящего перед камерой. Мерно и непрестанно раздавались они по гулкому коридору, отдаваясь эхом в каменных крутых арках.
Раз... Два... Три... Пять... Десять... Пятнадцать... От угла до другого угла - потом всё сначала.
Но вот - шаги сбились и затихли...
Что там? Что произошло?
- О, Наби! Скорей! Выпусти меня отсюда!
- А не ты ли говорила мне, Хаджар, что не к лицу орлице попадать в неволю, а уж попав,- не вырваться самой, а?
- Говорила, Наби, говорила...
- Ну, а что теперь?
- Теперь я взываю к тебе! Приди, Наби! Цепи мои тяжелы, силы мои истощены... Спаси меня, Наби!
И опять образ любимого расплылся в ночи. Вместо него вдруг перед глазами появился генерал-губернатор в великолепном мундире, шитом золотом; его кресты и эполеты сверкали во мраке. Он смотрел на Хаджар и улыбался зловеще. А за ним вдруг возникла громадная фигура самого императора, еще более величественного и надменного. Он даже не смотрел в ее сторону, но Хаджар не могла не ощутить презрение царя к ней и ко всем маленьким людишкам, составляющим его великий народ.
Ах, не цепи страшны. Они из того же железа, что и ободья колес на долговязых арбах, везущих зерно в амбары с мирных полей. Что цепи? Отдать их в золотые руки мастера Томаса, и он превратит их в нужные и полезные вещи... Собрать бы цепи и кандалы из всех казематов - каждому быку и ослику хватило бы на подковы, чтобы они не скользили, не сбивали копыт в своих ежедневных добрых трудах... Не цепи страшны, нет. Люди страшны, которые готовы одеть оковы на каждого, кто ищет справедливости. Исчезни они - и солнце, взойдя на небеса, озарит лачуги бедняков теплыми лучами счастья и благоденствия. Станут прекрасными и спокойными плодородные долины Зангезура и крутые склоны, покрытые курчавой растительностью.
Если бы каждый пользовался плодами рук своих, если бы каждый оставался хозяином в собственном доме - какой прекрасной стала бы жизнь! Но - где эти дни? Откуда придут они на нашу землю, если мы не призовем их сами?
Влажные огромные глаза Хаджар подозрительно заблестели.
- Увидим мы эти чудесные дни. А не увидим - значит, их дождутся другие и вспомнят нас добрым словом.
Глава восемьдесят вторая