Орлица Кавказа

— Хорошо, — сказал вдруг утомленно наместник, чувствуя, что хватил через край. — Введите этого арестанта. Сами подождите в приемной. Я дам знать, если будет нужда.

Полковник ошибался, когда думал, что наместник решил сам допросить грузина из-за каприза, непонятной прихоти, которыми так богаты начальствующие и недалекие чиновники. Наместник обладал незаурядным практическим умом, большим опытом в делах государственных и хорошо усвоил: уметь властвовать — это уметь, прежде всего, управлять низменными инстинктами людей, возбуждать в них корысть, алчность, похоть, страх перед болью и смертью. На этом держится искусство государственного управления. Нет ничего опаснее для царского престола, чем благородство, свобода мысли, искренность и чистота нравов, а один предатель может быть сильнее регулярной части войск, корпуса жандармов. Если этот грузин вначале был на их стороне, затем перекинулся к мятежникам, то почему бы не попытаться обратить его вновь в свою веру, польстив или посулив, пригрозив или применив силу, в зависимости от того, на что падка душа бунтовщика? В конце концов, сейчас нельзя брезговать ничем, даже услугами этого дикаря…

Сандро вошел осторожно, сделал несколько бесшумных шагов и остановился, выражая своей позой и почтительность и непринужденность одновременно. Его изорванная одежда все же сохраняла остатки опрятности; неухоженная, сбившаяся в клочья борода, смоляные кудри, выбивавшиеся из-под шапки, только украшали бледное лицо, и во всей осанке арестанта чувствовалось едва уловимое превосходство вольного в своих мыслях человека.

«В этих дикарях есть что-то грациозное, как у барсов», — подумал наместник, разглядывая арестанта и испытывая его молчанием. Дато это было на руку: он цепким взглядом окинул комнату. Два окна напротив, оба в два человеческих роста, зарешеченные узорным железом, по бокам тебризские ковры, увешанные дорогим оружием. До наместника по крайней мере три больших прыжка, перед ним на столе длинноствольный пистолет.

— Безнадежно! — усмехнулся наместник. — Отсюда трудно убежать, Сандро! Так, кажется, тебя кличут. Впрочем, ослушникам царской воли вообще трудно от нас сбежать.

— Да, ваше превосходительство! — в тон ему ответил Дато.

— Тюрьмы у вас надежные.

— Ну, не такие уж и надежные, — ласково произнес его превосходительство. Не такие уж и надежные, тебе просто не повезло. Ты ведь не умеешь плавать. Умей плавать, сбежал бы.

— Скрывать не буду, сбежал бы с удовольствием.

— А жаль, очень жаль… Мне о тебе докладывали. Я был рад, что у нашего государя есть такие преданные слуги. Ты бы мог жить богато. А теперь я даже не знаю, чем тебе помочь: покушение на государственную казну, побег государственных преступников — сам знаешь, что тебе грозит… Впрочем, все зависит от тебя самого, от тебя самого… Кстати, где ты так хорошо выучился русскому языку? — неожиданно спросил наместник.

— Не знаю. Не помню уже, как-то само собой получилось, — отвечал Дато задумавшись. Он вспомнил высокого, беспрерывно кашляющего человека, который когда-то, очень давно, появился у них в доме, прожил с год в тесном чулане, а потом исчез так же внезапно, как и появился. Он показывал Дато большую книгу с картинками и рассказывал ему множество сказок, путая грузинские и русские слова. Кто он был, куда исчез, Дато так и не узнал. — Не помню, — повторил он, подняв глаза на наместника.

— Видишь ли, — сказал его превосходительство, — с таким знанием языка ты мог дослужиться до хороших чинов. И теперь не поздно. Признайся, ты жалеешь о случившемся. В тюрьме-то страшно, а умирать еще страшней. Но все в руках божьих.

— Нет, я не жалею, — просто ответил Дато. — Не жалею, ваше превосходительство. О чем жалеть, если я поступил так, как подобает мужчине?

— Жалеешь, Сандро! Жалеешь! Ведь ты был добрым христианином…

— Я был доносчиком, ваше превосходительство…

— Ты был добрым христианином, — повысил голос наместник, — а стал вероотступником, ты предал царя и бога. Ты пошел в услужение татарской женщине, стал мусульманским слугой. Что тебе они — эти мусульманские разбойники? Что тебе жена Гача-га? Ты думаешь, тебе сказали бы спасибо за побег этой, так называемой «кавказской орлицы»? Эти мусульмане, иноверцы, всю жизнь ненавидевшие вас?

— Ваше превосходительство, — сказал с едва заметной грустью Дато. — Когда один глоток свободы на всех, то есть ли разница, христианин ты или мусульманин? Когда человек томится в тюрьме, у него один бог — воля.

— Раньше ты так не думал, грузин, — закипая, произнес наместник.

— Я был слеп, ваше превосходительство.

— А теперь ты прозрел? — засмеялся генерал. — И что же ты увидел? Каменные подвалы? Близкую смерть? А знаешь, как ты умрешь? Ты умрешь в сыром подземелье, потом твой труп бросят в овраг на съедение грязным шакалам.

— Да, я прозрел, — тихо сказал Сандро. — Я прозрел, ваше превосходительство, я увидел, что люди моей земли страдают. Увидел, кто эти страдания принес нам!.. Да, я прозрел, — грустно добавил Дато. — Об одном жалею, что прозрел так поздно и не успел рассчитаться с вами.