— Я вижу, что ты еще и философ… Но знаешь, Сандро, послушай меня, пожилого человека, повидавшего на своем веку разного. Философия — наука непрактичная. Философы — люди несчастные. Но еще более несчастны их близкие… У тебя, кажется, есть мать и младший брат…
— Да, — голос Дато дрогнул.
— Так вот, ты умрешь сегодня. Умрешь мужественно, я в этом не сомневаюсь. Может быть, даже будешь счастлив так умереть. А потом… потом я отдам твою мать палачам. Старушка, сколько ей лет, кстати? Впрочем, это не так важно. А брата твоего… Придумаем что-нибудь и для брата. Ты можешь умереть спокойно, если тебя не заботит их судьба.
— Ваши условия? — хрипло спросил Дато.
— Видишь, ты умный человек, и это я знал. Присядь! Дато качнул головой.
— Как хочешь! Условия легкие, совсем легкие и безопасные, — наместник вышел из-за стола и прошелся с удовольствием от стены до стены: все же человеческое сердце для него не загадка!
— Мы тебе устраиваем побег. И ты попадешь к Гачагу Наби. И служишь ему верой и правдой.
— И все?!
— Почти все. Не считая, конечно, некоторых мелочей. Вместе с тобой отправятся еще трое местных жителей, с которыми я тебя познакомлю. Ты не вмешиваешься в их жизнь, они в твою. В конце концов, не каждый, кто приходит в отряд к Гачагу, до конца предан ему. Так что совесть тут твоя будет чиста, мать и брат в безопасности. А потом, как только схлынет этот бунт, будешь жить припеваючи. Государь ценит верных слуг.
— А если бунт не схлынет?
— Схлынет, — со спокойной убежденностью сказал наместник. — Схлынет. У нас достаточно войск, чтобы задушить Гачага уже сейчас, но проливать кровь не хочется. Ваш ангел — «кавказская орлица» — в тюрьме, и никогда уже на свободу не вырвется, хотя ей, как орлице, видимо, дано и летать!
В словах его превосходительства было столько спокойной уверенности в своей правоте и силе, а глаза смотрели так умно и сожалеюще, что Дато понял: с ним не шутят, его не покупают, как на базаре, а говорят ему почти правду. И как раз это его ужаснуло. Он на миг представил себе, как на высохшие руки его матери надевают тяжелые цепи, как трепещет окровавленное тело младшего брата, который зовет его: «Дато! Дато!»
Он закрыл глаза. Он не мог этого допустить. Но он не мог больше возвращаться в прежнее свое душевное состояние. Он вспоминал свою семенящую трусливую походку доносчика, вечное дрожание рук, вечную привычку вслушиваться, всматриваться, запоминать… И это ужаснуло его еще больше.
— А вдруг, вдруг это все неправда, — сказал он с надеждой.
— Ведь ваша сила в Зангезуре слабеет с каждым днем, а сила Гачага растет. А если вы не сумеете удержать в темнице Хаджар? Тогда что?
— Тогда, — сказал наместник и, подойдя вплотную, взял в горсть бороду Сандро. Дато увидел почти рядом со своими глаза наместника, и в них было столько ненависти, столько бешенства и столько презрения, что Дато перестал сознавать, что делает.
«Черт знает что! — думал скучающий в приемной полковник.
— О чем можно так долго говорить с этим оборванцем? Важничаем, как будто английского лазутчика поймали… Совсем из ума выжили… И для чего я прикупил эту проклятую бубновую восьмерку? У кого теперь занимать? Опять у Ямпольской?»
Зубов вспомнил выпирающие из пергаментной кожи ключицы Марьяны Николаевны, ее томный голос, жеманное вскидывание ресниц и бесконечное «О-о-о, какой вы, однако, ветреник», и его передернуло.
Забился лихорадочно над дверью кабинета колокольчик. Мгновенно влетевший полковник увидел, что Сандро стоит возле стола наместника без шапки, наместник прижался спиной к портрету его императорского величества, и оба тяжело дышат. Одним движением Зубов повернул к себе грузина, и Дато потряс оглушительный удар; он ткнулся в стену, но на ногах удержался; из разбитой скулы теплой струйкой бежала кровь.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, за предложение, — хрипло сказал он. — Я постараюсь это запомнить.
— Скоро ты ничего не будешь помнить! — сказал совершенно спокойно наместник. — Ты хочешь умереть с чистой совестью, героем хочешь умереть. Но ты умрешь таким же доносчиком, как был. Мы распространим слухи, что ты просил у нас пощады, в ногах валялся. Ты хотел шпионить за Наби! Вот и все. Мы желали тебе добра. А теперь — бог тебе судья… Отведите его к Рябову, голубчик, обратился наместник к полковнику.
Пехотный капитан Рябов, невысокий рябоватый человек, сын дьячка, с трудом дослужился до средних чинов и теперь вымещал злость за свою тягостную, унизительную карьеру на всех, кто был в чем-то слабее и бесправнее его. Став по случаю особого положения комендантом тюрьмы, он с особым сладострастием руководил участившимися расстрелами, вызывая смешанное чувство страха и брезгливости даже у офицеров. Сандро понял, что означает имя Рябова, но не испытал ни удивления, ни страха. Он поднял глаза, посмотрел на портрет императора и улыбнулся. На носу его величества сидела большая муха.
Те же жандармы, теперь уже во главе с Зубовым, отвели его по длинному коридору к арестантской карете, привезли в тюрьму и спросили, нужен ли ему священник.