Орлица Кавказа

— Вы хоть и министр, хоть и знатнейший человек России, а долго мучать голодом себя я вам не дам. Я ведь, ваше превосходительство, до сих пор очарована вашей шуткой: «Голод нас давно не мучает, нас мучает его отсутствие». У нас на ужин не бог весть что, но турач, смею вас заверить, птица экзотическая во всех смыслах. Особенно на обеденном столе.

— Что же, — улыбнулся министр и снова не удержался от каламбура. — Если мы не можем изловить одного какого-то турка, то удовольствуемся хотя бы турачом.

За завтраком министр пришел в хорошее расположение духа, шутил с женой наместника и с его, рдевшей после каждого слова, дочерью, пил вино наравне с другими и все сокрушался, что не может себе позволить такой роскоши, как грузинские острые приправы к птице.

Наместник подумал было, что на этом неприятные наставления министра закончатся и беседа примет нужный, деловой характер, но министр вдруг сказал под конец завтрака:

— Теперь, мой друг, я понимаю, почему разбойники развелись у вас под самым носом. Я бы сам, будь на вашем месте, не вставал бы из-за этого стола целыми днями. Пусть хоть огнем все горит.

Наместник прикоснулся салфеткой к полным губам, бросил ее возле прибора и произнес решительно:

— Я полагаю, ваше высокопревосходительство, вы простите меня за резкость тона, но серьезность положения и обязанности мои, поскольку я все же еще наместник этого края, позволяют мне надеяться, что вы выслушаете меня. И не мои оправдания, это было бы слишком дерзко, но мои предложения.

Министр был слишком умен, чтобы не понять настроение наместника; по дороге он и сам думал, что вначале разберется в обстановке, а уж затем скажет все, что заставило его прибыть сюда и терпеть уйму мелких неудобств, которые он так не любил.

Глава пятая

— Ну и силища у тебя, — сказал Томас, потирая запястье.

— Я так и знала, что это ты! — отозвалась из темноты Айкануш.

— Хоть ты и изменил голос, никто, кроме тебя, не мог заявиться невесть откуда за полночь… Бродягой ты был, кузнец, бродягой и помрешь.

— Насчет бродяги, это ты верно, подметила, кафанка, а вот насчет помрешь, это ты путаешь. Случалось так, что я был на волосок от гибели.

— И что же?

— И всякий раз меня встречает сам господь бог и выталкивает снова на землю. Иди, говорит, греши дальше. У меня и так праведников девать некуда. В рай не протолкнешься, как на базаре.

— Опять за свое. Ох, накажет он тебя за твои богохульства.

— Айкануш достала завернутые в тряпку два свечных огарка толщиной, пожалуй, с мужскую руку, зажгла один и поднесла к лицу Томаса.

— А ты похорошел!

— А ты не боишься говорить такое в отсутствие мужа? — засмеялся Томас. — Я хоть и родственник тебе, но дальний. Того и гляди до греха доведешь.

— Видишь эту сковороду? — сказала Айкануш, укрепляя свечу на грубом деревянном столе.

— Вижу.

— Так вот, если будешь вести эти разговоры, я познакомлю тебя с одним есаулом. Он тебе расскажет, куда пропали его передние зубы.

— Куда же они пропали? — смеялся Томас.

— Спроси, когда они пропали. Он ущипнул меня, после этого зубы у него и пропали… Есть будешь?

— Ну, слава богу, теперь я слышу голос женщины и голос хозяйки.

— Ты меня не трогай, — говорила Айкануш, быстро и ловко накрывая на стол. — Огня разводить не буду. Поешь холодное, ничего с тобой не случится. Меня не трогай. Я же не спрашиваю, почему вы, мужчины, сейчас юбок не носите, хотя стали все трусливыми, как бабы.

— Небось, ты своего Карапета имеешь в виду?

— Все вы одинаковы, только Гачаг может считаться мужчиной.

Томас насторожился, его подмывало сразу, же начать задуманный разговор, но он решил не спешить, не вспугивать до поры эту птичку. Впрочем, в этой птичке было шесть пудов и шесть фунтов весу, и, когда она ставила со стуком на стол бутылку с чачей, Томас увидел, как тяжело вздрогнули ее налитые, не знавшие еще младенческих губ, груди.

— Слушай, — сказал он, закусив. — Как тебя угораздило выйти за моего братца? Он вроде как цыпленок возле тебя.

— Не твоего это ума дело… Поел, теперь рассказывай, откуда явился и куда путь держишь.

— Видишь ли, я женюсь, — сказал Томас. — Пришел приглашать тебя на свадьбу.

— Женишься?

— Женюсь!

— На свадьбу?

— На свадьбу!

— Послушай, Томас, не валяй дурака. Одежда разодрана, борода, как у утопленника, вся в какой-то траве.

— Зато невеста у меня прекрасная. Глаза у нее голубые, как небо. Стан стройный, как у гор. Смех звенит, как родник. Волосы золотятся; как солнечные лучи.

— И такая девушка выходит за тебя, дурака?

— Представь себе, выходит. Только ее все время приходится защищать с оружием в руках, — ответил Томас серьезно…

Кафанка насторожилась.

— Как же ее зовут?… Погоди, не хочешь ли ты сказать…