Орлица Кавказа

Айкануш от природы отличалась бодрым характером, решительным, почти мужским умом, но логика у неё была женская: принимаясь рассуждать о Хаджар, жене Наби, она так запутывала дело, что непонятно было — всерьез ли она говорит. Ну почему ждать Наби? Раз Хаджар — такая славная женщина, почему им самим не освободить пленницу? Ключи от камеры у Карапета? Нет, это трудно, там офицер какой-то, ее специально стережет! Нет, не получится! А чача? Чача на что? Споить его надо, этого офицеришку! Чача, как болото: ступи ногой — весь увязнешь. Вначале стаканчик, потом другой и голова кругом! Пить он, правда, с ключником не станет! А если…

Кафанка быстро подошла к тюфяку, ногой придвинула к нему спиленный дубовый пень и села рядом.

— А что если его пригласить к нам в дом? — заговорила она горячо. Пригласим его в дом, угостим лоби, свеженькой свининой.

— Послушай, женщина, что ты мелешь языком, — испугался Карапет. — Его только нам здесь не хватало. Ты знаешь, как его называют даже начальники? «Оком государевым» и боятся его, как черную кошку, перебежавшую дорогу. А ты пригласить в дом! Или ты сама этого хочешь? Он женщин любит, говорят.

— Та-ак! — протяжно сказала Айкануш. — Значит, он бабник. Та-ак, и что ты этим хочешь сказать. Ага, ничего не хочешь сказать. А ну-ка, вставай! Бери лопату и иди копать огород. Кому я сказала!

Карапет встал на этот раз быстро. Ему надоела перебранка, и он почувствовал, что на огороде отдохнет лучше.

— Куда это ты так спешишь? Я тебе разве велела идти на огород? Когда я тебе это сказала? Нет, послушайте его, добрые люди, когда я тебе это сказала, чтобы ты шел на огород?

— О господи, — застонал Карапет, снова усаживаясь. — Ты меня могилу сведешь.

— Правильно, на что ты такой, раз даже Хаджар, этой бедной пленнице, помочь не можешь.

— Да помогаю я ей, помогаю, — взмолился Карапет.

— Помогаешь? Видишь, а говоришь, что не знаешь — красивая она или нет. Значит, красивая, и ты ей помогаешь.

— Отстань, — рассердился вконец Карапет. — Тьфу, чертова баба! — Он лег и уткнулся лицом в тюфяк. Лицо кафанки расплылось в нежной улыбке. Она подсела рядом и стала гладить его жесткие волосы.

— Карапет ты мой, Карапет. Глупый… На что ты обижаешься? Разве я сказала тебе что плохое? Или ты меня ревнуешь к этому продавцу зелени, вдовцу Айрапету?

«Этот ещё откуда взялся?» — вздохнул, чуть не плача, Карапет.

— Ты ведь знаешь, кто до меня дотронется, кроме мужа, хоть пальцем, сразу на месте прибью. Как муху, прихлопну. Ты ведь знаешь.

Карапет таял, но молчал.

— Ты же знаешь, кто до меня дотронется, кроме мужа, хоть тебя? Ты ведь у меня герой, такой же, как Гачаг. Так?

— Герой, — проворчал Карапет, млея от ласки жены. — В тюрьме- ключник, здесь — огородник.

— Ну какой ты огородник. Пропади он пропадом, этот огород. Поднимайся, завтрак готов. Выпьем с тобой немного чачи. Потом ляжем отдохнуть…

Карапет поднимался, и примерно на час в хижине устанавливалась мирная, спокойная тишина, дружба и ласка. До тех пор, пока Айкануш не вспоминала про Хаджар, огород, Наби, про то, как перед самой свадьбой Карапет заглядывался на крестьянку из соседнего села, как за нее сватался богатый кузнец, а она связала жизнь с таким бедным и никчемным человеком, и далее — в таком же духе…

Зная что у его двоюродного брата с женой и минуты не проходит, чтобы они не перечили друг другу, Томас решил ни в коем случае не говорить сразу с обоими. Можно было испортить все дело. Томас решительно поднялся, растолкал Аллахверди и шепнул ему, что вернется часа через два. Спустившись вниз до самой реки, Томас раздвинул ветви граба и дуба, тесно переплетенные между собой, и вгляделся в темноту. Вскоре его глаза различили темное пятно хижины Карапета. Кругом не было ни души. Ключник, наверное, в тюрьме, кафанка спит. А что, если они не живут уже здесь? Или у них квартируется казак или солдат? Надо бы вернуться, взять пистолет. Нет, с ним, пожалуй, еще хуже. Напугать кафанку до смерти. Бед наворотишь, все дело провалишь.

Томас крадучись подобрался к покосившейся хижине и, передохнув осторожно постучался в дверь, вначале чуть слышно, потом погромче.

— Кто? — спросила Айкануш сонно.

— Самый красивый юноша в долине Арарата, — изменив голос, сказал Томас, напоминая кафанке ее же слова, сказанные лет пять назад.

— Ты что, от Томаса? — засуетилась Айкануш. — Сейчас, погоди. Она накинула на себя легкое одеяние, скрипнула дверью. Томас почувствовал на своем запястье железную руку кафанки и, не успев опомниться, очутился в хижине…

Глава четвертая

В роскошном кабинете особняка наместника, где он принимал особо дорогих гостей и высокопоставленных чиновников, почти всю боковую стену занимал портрет императора. Художник, его выполнивший, был, несомненно, даровитым человеком; как он ни старался изобразить величие, но его насмешливый глаз был острым. Император был грозен, красив, но в глазах его, чистом и строгом лице проглядывала жестокость, ограниченность и напыщенность фельдфебеля.