Орлица Кавказа

Пещера оказалась сухой и теплой. Наскоро перекусив уже засохшим сыром и лепешками, путники завернулись в бурки и мгновенно уснули. Томас уснуть не мог; он представлял себе лица Карапета и его жены, мысленно говорил с ними и, улыбаясь, явственно слышал их бесконечную перебранку, в которой Айкануш все время наступала, а Карапет вяло отбивался. Как они теперь живут? Не потеряли привязанность друг к другу? Сохранили мужество и доброту в сердцах? Кто знает. Времена тяжелые, а царская служба и золото меняют кого угодно. Если не подобрать ключи к кафанке, то как поступать дальше, в ком искать опору, откуда вести подкоп? Возвращаться назад, не сдержав своего слова, невозможно. Лучше уж погибнуть.

Томас терзался этими мыслями. Карапет и его подруга жизни даже в мелочах оставались прежними. Только в кафанке стало больше нежности: она была бездетна, и все нерастраченные чувства материнства переносила на своего уступчивого и мягкого характером мужа, в котором жила детская доверчивость и робкая любовь к ней. Карапет приходил со службы усталый. Обязанности ключника тяготили его, и, как бы мягко он ни относился к заключенным, ему казалось, что в их взглядах осуждение и насмешка. Это было тяжело, Карапет привык к уважению людей. Он утешал себя тем, что, как мог, облегчал участь заключенных весточкой с воли, нехитрым узелком домашней снеди, хотя при этом трусил отчаянно, особенно после того, как на его глазах прикладами забили насмерть надзирателя. И Карапет боялся даже спросить, за что. Едва дотащившись до своей хибарки, Карапет ложился на плоский тюфяк и закрывал глаза.

— Карапет! Карапе-е-ет! — тянула кафанка.

— Господи, что еще случилось, Айкануш? Не конец же света!

— Он спрашивает, что случилось. Нет, посмотрите на этого султана! Он развалился так, как будто и впрямь большой начальник. Может, станцевать перед тобой?

— Замолчи, женщина! — пытался поднять голос Карапет. — Я все-таки хозяин в доме и господин твой. В конце концов, я золото в дом приношу.

— Вах! Золото! У тебя язык поворачивается говорить о золоте, на которое можно купить только зеленое лоби и кувшин вина. Золото! У того, кто действительно имеет золото, огород прополот, полит… Ну, хватит валяться, поднимайся.

Ключник кряхтя поднимался и, тупо уставившись в лицо жены, уныло спрашивал:

— Ну, что теперь делать?

— Ты меня спрашиваешь, что делать? Вон лопата в углу. Надеюсь, не забыл, как работают на огороде?

— Вот баба! Ты мне дашь хоть раз передохнуть?

— Зачем отдыхать? — Айкануш картинно взмахивала руками. — Ты что, ночью ключи носишь в своей грязной тюрьме или камни таскаешь? Небось, дрыхнешь всю ночь, потом приходишь сюда и вид делаешь, что устал.

Карапет поднимался, делал несколько глотков родниковой воды прямо из глиняного кувшина и снова садился.

— Глупая ты, — говорил он вяло. — Кто же даст мне уснуть, если Гачаг Наби, говорят, идет сюда с тысячью всадников и готовится напасть на тюрьму.

Айкануш насторожилась, она проявляла непонятный для Карапета интерес к Гачагу Наби и любую подробность о нем выспрашивала с жадностью.

— Тысяча всадников, говоришь! А что такое тысяча всадников! Зангезур переполнен солдатами и казаками. Твои тысяча всадников — это всё равно что комары — хлоп — и нет их…

— Во-первых, не мои всадники это, а Гачага, — говорил назидательно и многозначительно Карапет, почувствовав превосходство своего мужского ума, во-вторых, если ты не проболтаешься, могу сказать, что еще десять тысяч его людей расположились по всей дороге Гёрус — Шуша до самой крепости Аскеран.

Карапет и сам не знал, откуда он взял эти десять тысяч, но, выдумав, сразу же поверил в них. Ему хотелось, чтобы у Наби было десять тысяч всадников, и чтобы они шли сюда. Довольный собой и, видя, что Айкануш забыла про огород, он снова растянулся на тюфяке.

— Подумать только, десять тысяч! Откуда столько народа собралось, удивленно восклицала кафанка и принималась разжигать очаг, чтобы приготовить завтрак.

— За ним весь простой люд, грузины с ним, армяне, есть и русские…

— Да, я понимаю, он настоящий мужчина, Наби. Не то что ты…

— А я что? — отозвался Карапет обиженно.

— Ты бы из-за своей жены столько народу не собрал. Он ведь сюда идет, чтобы спасать свою Хаджар. Так? Я это чувствую, он ее в беде не оставит, не то что ты… А она красивая, эта «кавказская орлица»?

Разговор приобретал опасную для Карапета направленность.

— Как тебе сказать, — тянул он. — Не так, чтобы очень уж красивая, а потом ведь я и не приглядываюсь.

— Так и не приглядываешься! Отвечай: красивая или нет?